Современная новелла Китая

Остановился он метрах в двадцати от него, у березы. Не зря шел. Лось был величиной с буйвола, темно-коричневый, с огромной головой и блестящими, будто отшлифованными, рогами, морда — как у лошади, только гораздо больше, особенно нос.

Лось, покачивая головой, щипал молодые листья. Он был так самоуверен, так бесстрашен, что даже не почувствовал приближения охотника.

Охотник не сводил глаз с лося, рука невольно потянулась к правому плечу, где обычно висело ружье. «Эх! — вздохнул он. — Откуда взяться ружью? Ведь он как птица залетел в лес…»

Лось наконец повернул голову, навострил уши, посмотрел на охотника своими блестящими черными глазами и не спеша скрылся в лесной чаще.

Охотник стоял, мрачно глядя вслед зверю. И вдруг спохватился: «Не за зверем же он сюда шел. Домой спешил… Странно! Лось его не боится. Даже как будто сочувствует. Зачем он хотел его убить? Ведь лось никому не причиняет вреда, питается листьями».

Среди эвенков он лучший охотник. Четверть века ходит на зверя. И вдруг пожалел лося. Жалость к зверю появилась у него не впервые, еще давно, когда его схватили «штабисты диктатуры масс». Просидел он три месяца, потом сломал окно и убежал. Да, именно тогда у него пробудилось сочувствие к животным и жажда свободы.

Когда совсем стемнело, он пришел на поляну среди сосен, где было вкопано в землю несколько круглых срубов, лежали поленья, виднелись следы оленей. Это была стоянка охотников.

— Видно, перешли на другое место, — произнес он вслух.

Три месяца назад здесь жизнь била ключом. Перед глазами возник образ жены Айи. Вот она направляется к реке за водой. Вот дядюшка Божэму разводит костер, чтобы отпугнуть комаров, сынишка Маньди катается на белом олене… Ничего нет. Все исчезло. Он снова почувствовал одиночество и тоску. Полжизни провел он на горном перевале Дасиньань и теперь уже не припомнит, сколько раз приходилось переходить с места на место. Но никогда еще не было у него на душе так муторно, как сейчас. Он обошел стоянку и вдруг увидел какой-то предмет, привязанный к дереву. Это оказался котелок, а в нем, под берестой, чтобы не намочил дождь, пакетик с солью, три лепешки и коробок спичек.

«Наверняка Айя оставила для меня, знала, что вернусь. О, женщина, женщина, какая тонкая у тебя душа!»

Эта мысль согрела охотника. Он быстро разжег костер, принес с берега охапку сухой травы, положил у костра, вскипятил воду и стал есть лепешки, запивая их кипятком.

Поел и лег спать, но среди ночи проснулся. Вокруг было тихо. Дрожа от ночной прохлады, охотник смотрел на звезды в просветах между деревьями и на ущербную, будто срезанную ножом луну.

Наступило утро. Охотник поднялся, загасил костер, повесил на дерево котелок и пошел дальше.

Солнце уже клонилось к западу, когда он одолел гребень горы и пошел вдоль небольшой речушки. Вдруг он заметил следы оленей и обрадовался: значит, близко дом. Его удивило, что следы беспорядочные. Видно, оленей вспугнул какой-то зверь. Тут охотник увидел кости и клочья шерсти и подумал, что это медведь задрал оленя и сейчас кружит где-то рядом. В гневе он сжал кулаки. Куда подевались охотники? Испугались медведя? Он пнул в сердцах сухую корягу и размашистым шагом заспешил домой.

В зарослях громко залаяла собака.

— А, Вэньцзи, моя Вэньцзи!

Вэньцзи, серая охотничья собака, бросилась к нему, обхватила лапами и, виляя хвостом, принялась лизать одежду, руки.

— Вспоминала обо мне? Ну, скажи, вспоминала? — Он разговаривал с любимой собакой, как с человеком. А собака, словно понимая, радостно лаяла в ответ. Ведь нет для собаки большего счастья, чем после долгой разлуки увидеть хозяина.

Собачий лай переполошил обитателей юрты, и они вышли встречать охотника.

— Папа! Папа! — размахивая ручонками, закричал сынишка и подбежал к отцу.

Он подхватил сына на руки, стал гладить его лицо, целовать.

— Ой, какая колючая борода! Папа, какие-то люди убивают наших оленей, дедушка Божэму говорил, и медведь нескольких сожрал. Всего вон сколько! — Он растопырил пальчики на обеих руках.

Охотник кивнул, глядя в черные блестящие глазенки сына.

— Здравствуй, дядюшка Божэму, — приветствовал он старого охотника, подойдя к юрте и опустив сына на землю.

— Вернулся наконец?

Он кивнул головой, не сводя глаз с жены. Айя тоже не отрываясь смотрела на него, и лицо ее светилось радостью.

— Как похудел, — сказала она.

Две юрты стояли пустые.

— А куда подевались люди? — спросил он.

Все молчали.

Он понял. Пригнувшись, вошел в юрту, сел на подстилку из оленьей кожи, отрезал кусок вяленого мяса и принялся с жадностью есть.

— Гуцзесе! — крикнул старый охотник.

— Что?

— Ну как, весело жилось внизу?.. За эти три месяца мы потеряли столько оленей!

— Да…

— Ты уже знаешь?

— Сын сказал. Да я и сам видел на дороге оленьи кости и клочья шерсти. Эх, дядюшка, ничего не принес вам выпить. Вы уж извините.

— Это неважно. Помнишь, я говорил, что всякому дереву нужен простор, даже малому, не может оно расти под большим. Помнишь?

— Помню. Давно это было. Еще до Освобождения. Я был тогда маленьким. Налей-ка чаю! — обратился он к жене. — И побольше молока.