Современная новелла Китая

А и не надо ничего воображать. Отец с сыном так похожи, что если бы даже старик встретился ей случайно на улице, она непременно узнала бы его. У обоих узкие длинные глаза, прямой тонкий нос, полные губы. Жесты, походка — все выдает их родство. Отец вовсе не выглядит старым. Кожа у него такая же темная, как и у сына — наверняка загорел на пляжах Лос-Анджелеса или Гонконга, — но гладкая, не шелушится. Отец по-прежнему следит за собой. Поседевшие волосы причесаны аккуратно — волосок к волоску. На тыльной стороне рук появились старческие морщины, но ногти подстрижены ровно, подпилены, отполированы и сверкают. На чайном столике рядом с кофейными чашками лежат в беспорядке его трубка «Три Би», пачка табака «Марокканское руно», золотая зажигалка и заколка с бриллиантом для галстука.

Разве похож он на человека, который станет есть дикие финики?

— О, да здесь даже можно услышать «Лунный свет» Дэнни Нитмана!

Эта мисс Сун очень правильно говорит по-китайски. Она высокая и источает тонкий аромат духов. Длинные волосы схвачены на затылке фиолетовой ленточкой и раскачиваются при каждом движении головы, как лошадиный хвост.

— Да вы только взгляните, шеф! В Пекине диско еще популярнее, чем в Гонконге. Настоящая модернизация!

— Ритмической музыке трудно противиться. Поневоле начинаешь или подпевать, или двигаться в такт. — Отец улыбнулся улыбкой всезнающего философа. — Но они пока еще только начинают расставаться со своим прежним аскетизмом.

После ужина отец и мисс Сун повели его в дискотеку. Он и не думал, что теперь в Пекине может такое быть. Ребенком он ходил с родителями в шанхайский «Ти-Ти-Си», «Байлэмянь», во Французский ночной клуб. Он как будто снова туда попал. Но, глядя на призрачный свет ламп, на женщин, похожих на мужчин, и на мужчин, похожих на женщин, которые двигались в танце, как тени в лунном свете, он чувствовал себя неспокойно, словно человек, неожиданно вытащенный на сцену, который не может войти в роль. Перед этим, в ресторане, он ел мало, блюда уносили почти не тронутыми. Желудок протестовал, отказываясь принимать пищу. Там, в уездном центре, в столовую всегда берут с собой алюминиевую коробку и все, что не съедено, уносят домой.

В зале звучит музыка. Пары кружатся в странном танце — не обнявшись, а друг против друга, изогнувшись и приседая, как бойцовые петухи перед схваткой. Сколько же сил расходуют эти люди! Он вспомнил тех, кто сейчас в поте лица убирает с полей урожай. Они работают, согнувшись в три погибели. Справа — налево, слева — направо мелькают их руки. Вот они распрямляются и кричат хрипловатыми от жажды голосами куда-то вдаль: «Воды! Воды!..» Эх, прилечь бы сейчас в зеленой тени, на краю канала с бурлящей желтой водой! Чтобы легкий ветерок доносил запахи рисовой соломы, ароматы трав. Как чудесно было бы!..

— Вы танцуете, господин Сюй? — Голос мисс Сун раздался над ухом неожиданно, и запах поля, который он уже был готов вдохнуть всей грудью, этот чудный запах, куда-то исчез. Он повернулся и взглянул на нее: такие же блестящие глаза, такие же ярко-красные губы. Как тогда, у той.

— Нет, я не умею, — смущенно улыбнулся он.

Он умеет пасти лошадей, пахать землю, косить… Для чего ему уметь танцевать? Да еще так странно, как эти люди.

— Не надо ставить его в неловкое положение, — улыбнулся отец. — Вон, смотри, директор Ван идет тебя приглашать.

Подошел красивый молодой мужчина в черном костюме. Обогнув стол, он склонился в поклоне перед мисс Сун, и через минуту оба уже были внизу, среди танцующих.

— Все еще колеблешься? — Отец снова разжег трубку. — Ведь ты лучше меня знаешь, что политика у коммунистов постоянно меняется. Сейчас добиться разрешения на выезд довольно легко, а как будет дальше — трудно сказать.

— Мне многое дорого здесь, — ответил он, поворачиваясь к отцу.

— Даже то, что тебе пришлось пережить?

— Лишь познав горечь, можно понять цену счастья.

— А? — Отец удивленно на него посмотрел.

Он почувствовал, что внутри все дрожит. И вдруг подумал о том, что отец тоже принадлежит к этому чужому, непонятному миру. Внешнее сходство не может заменить собой духовную близость. Он смотрел на отца, и в глазах его был такой же немой вопрос.

— Все еще… ненавидишь меня? — Отец первым нарушил молчание и отвел глаза.

— Нет, что ты, совсем нет! — Он взмахнул рукой, точь-в-точь как это делал отец. — Ведь ты же сам говорил: что прошло — то прошло. Это совсем другое…

Мелодия сменилась новой, на этот раз тягучей, медленной, как течение воды в канале. Свет лампы, казалось, померк, стало трудно различать силуэты внизу, в танцевальном круге. Отец, склонив голову, тер лоб с грустным унылым видом.

— Действительно, прошлого не вернешь. Но вспоминать все равно больно… Знаешь, мне тебя всегда не хватало. Особенно теперь…

Тихий голос отца сливался с печальной мелодией, становился едва слышным. Так было жаль его!

— Я верю тебе, — сказал он. Задумался и добавил: — Мне тоже тебя не хватало.

Отец поднял лицо.

— Правда?