Современная политическая философия

Как мы видели, непрямые утилитаристы утверждают, что наша интуитивная приверженность неутилитарным процедурам принятия решений не подрывает утилитаризм как критерий правильности, поскольку мы можем дать утилитаристское обоснование для принятия неутилитарных процедур. Но здесь это возражение не работает, ибо мой аргумент касается утилитаризма как критерия правильности. Я утверждаю, что то самое основание, которое утилитаристы приводят для того, чтобы базировать критерий правильности на удовлетворении предпочтений людей, есть также основание для того, чтобы исключать внешние и эгоистичные предпочтения из этого критерия. Это — возражение против принципов теории, а не против того способа, каким эти принципы применяются в процедурах принятия решений.

Комментаторы, принимающие описанную выше модификацию утилитаризма, часто описывают получающуюся в результате теорию как некий баланс или компромисс между ценностями полезности и равенства (см., напр.: (Raphael 1981: 47-56; Brandt 1959: ch. 16; Hospers 1961: 426; Rescher 1966: 59]). Это не то, что утверждаю я. Скорее, модификации нужны для того, чтобы лучше выразить идеал равного внимания, к которому апеллирует сам утилитаризм.

Сейчас стоит сделагь паузу и рассмотреть те аргументы, которые я только что представил, поскольку они, как я полагаю, выражают одну из базовых форм политической аргументации. Как я упомянул во введении, об идее равенства часто говорят, что она является основанием политической морали. И утилитаризм Хэара, и «честная доля» Маки апеллируют к идее о том, что каждый человек заслуживает равного принятия во внимание. Но нельзя сказать, что оба они дают одинаково убедительную интерпретацию этой идеи. Наши интуиции говорят, что утилитаризм нс в состоянии гарантировать обращение со всеми людьми как с равными, так как в нём отсутствует теория честных долей.

Это заставляет предположить, что пЪлитическое теоретизирование есть дело корректно! о выведения конкретных принципов из этой разделяемой всеми посылки морального равенства. Тогда политическая аргументация была бы прежде всего делом определения ошибок в дедукции. Но политическая философия не подобна логике, в которой заключению полагается полностью присутствовать уже в посылках. Идея морального равенства слишком абстрактна для того, чтобы мы могли вывести из неё что-то очень конкретное. Есть много различных и несовместимых способов равного обращения. Например, равенство возможностей может породить неравные доходы (так как у некоторых людей большие способности), а равные доходы могут породить неравное благосостояние (поскольку у некоторых людей ббльшие потребности). Все эти отдельные формы ранного обращения логически совместимы с идеей морального равенства. Вопрос в том, какая из этих форм лучше всего выражает более глубокий идеал обращения со всеми людьми как с равными. Это не вопрос логики. Это нравственный вопрос, ответ на который зависит от сложной природы человеческих существ, их интересов и взаимоотношений. Решая, какая конкретная форма равного обращения лучше всего схватывает идею обращения со всеми людьми как с равными, мы не нуждаемся в специалисте-логике, искушённом в искусстве дедукции. Мы нуждаемся в тем, кто понимает, что есть такого в человеческих существах, что заслуживает уважения и заботы, и в каких действиях может лучше всего выражаться это уважение и забота.

Идея морального равенства, хотя и фундаментальна, слишком абстрактна, чтобы служить посылкой, из которой можно вывести теорию справедливости. В дискуссиях о политике мы имеем не единственную посылку и соперничающие варианты дедукции из неё, а скорее единственный концепт и соперничающие концепции, построенные на нём, или интерпретации его. Каждая теория справедливости не выводится из идеала равенства, но скорее стремится к нему, и о каждой теории можно судить по тому, насколько успешна она в этом стремлении. Как формулирует это Дворкин, когда мы инструктируем должностных лиц действовать в соответствии с концептом равенства, мы «возлагаем на тех, кого инструктируем, ответственность разрабатывать и применять свою собственную концепцию... Это, конечно, не то же самое, что даровать им свободу действовать как им захочется; это задаёт стандарт, которого они должны пытаться достичь (что может и не получиться), потому что исходное допущение предполагает, что одни концепции превосходят другие» [Dworkin 1977: 135)'*. Как бы мы ни были уверены в какой-то