Несомненно, некоторые утилитаристы продолжают утверждать, что утилитаризм предполагает радикальную критику произвольных и иррациональных аспектов повседневной морали (см., напр.: (Singer 1993]). Но утилитаризм больше не представляет собой последовательного политического движения и если и имеет какую-то тенденцию, то к защите статус-кво.
Чем объясняется этот нарастающий консерватизм? Я думаю, есть две главные причины. Первая — это возрастающее признание трудности реального применения утилитарных принципов. В то время как первые утилитаристы стремились вынести оценку существующим социальным нормам с высот человеческого благополучия, многие утилитаристы нашего времени утверждают, что есть хорошие утилитарные основания следовать повседневной морали. Может показаться, что есть возможность увеличить полезность, делая исключения из какого-то правила повседневной морати, но есть утилитарные основания для того, чтобы придерживаться хороших правил при всех обстоятельствах. Выгода от новых правил неясна, тогда как существующие условности доказали свою ценность (пережив испытание культурной эволюцией), и люди строят на них свои ожидания. И даже если кажется, что повседневное правило в утилитарном смысле нехорошо, есть утилитарные основания для того, чтобы не оценивать правила с точки зрения полезности. Прямое действие на утилитарных основаниях контрпродуктивно, ибо они поощряют контингентную и отстранённую установку относительно того, что такое личное, искреннее обязательство и что такое политическое обязательство. Более того, трудно предсказать последствия наших действий, или измерять эти последствия, даже когда они известны. Поэтому наши суждения о том, что максимизирует полезность, несовершенны, и попытки рационализировать социальные институты скорее принесут больше вреда, чем пользы.
В результате современные утилитаристы уменьшают масштабы использования утилитаризма как критического принципа, или как принципа политической оценки вообще1
*. Одни утилитаристы говорят,” Например, Бэйли октаивдет одну из разновидностей утилитаризма, но полагает. что она уместна только для «маргинального», но не «■ лобальною» анализа, т.е. мы не должны пытаться придумывать институты de novo на основе утилитарных принципов, но должны обращаться к утилитаризму только для внесения незначительных изменений в существующие институты, если и когда они начинают плохо функционировать в силу изменившихся обстоятельств [Bailey 1997: 15].
что мы должны прибегать к утилитарным рассуждениям только когда повседневные правила ведут к противоречивым результатам; другие утверждают, что наилучший мир с утилитаристской точки зрения тот, в котором никто никогда не рассуждает в открыто утилитаристской манере. Уильямс комментирует, что этот вид утилитаризма опровергает сам себя — он выступает за собственное исчезновение. Он не является самоопровергающимся в техническом смысле, ибо не показывает, что морально правильное действие, в конце концов, вовсе не то, которое максимизирует полезность. Но это мнение показывает, что утилитаризм больше не предлагается в качестве правильного языка для политической дискуссии. Политика должна обсуждаться на неутилитариом языке повседневной морали — языке прав, личной ответственности, общественною интереса, распределительной справедливости и т.д. Утилитаризм, в некоторых своих современных версиях, оставляет все как есть — он скорее стоит над повседневной деятельностью принятия политических решений, чем состязается с ней.
Ксть и другая причина того, что утилитаризм стал более консервативным. Утилитаризм возник в Британии в то время, когда многое в обществе было организовано так, чтобы приносить выгоды немногочисленной привилегированной элите за счёт (сельского и рабочего)