Читаем Современная польская повесть: 70-е годы полностью

Но та рука, раскачивающаяся над головой отца, отказала ему в благодатной смерти от пули; самым жестоким оказался тогда указательный палец, тот толстый, ленивый палец, свободно лежащий в ободке курка; а достаточно было, чтобы сочувствие и милосердие, убегающие из тела и души, задержались бы в указательном пальце, который сейчас необыкновенно подвижен, он как бы говорит вместо больного, ибо у того на слова уже нет сил, его хватает только на невразумительный, тихий стон.


Те пятеро по-прежнему заслоняют от меня его лицо, я вынужден подойти к Б. М. со стороны ног, чтобы увидеть его лицо.

Что я могу сказать об его лице; оно уже принадлежало не ему, а кислородному баллону, с которым оно было соединено специальными трубочками, воткнутыми в ноздри; оно как бы перестало быть лицом человека и превратилось в часть кислородной аппаратуры.

Когда я внимательно присмотрелся к нему, то заметил, что не только его лицо прикреплено к специальному аппарату, но в левую руку воткнута толстая игла, соединенная тонкой трубкой с большим сосудом, наполненным красной жидкостью, вторая игла воткнута в вену левой ноги и закреплена пластырем; он был подвергнут той жестокости спасения жизни, обреченной на уход, жестокости, которая помогает смерти испробовать разные приемы, например поиграть в мимолетную благосклонность или поиграть с жизнью так, как играет кошка с мышью.

Когда он время от времени раздувал щеки, что делало его маленькое лицо похожим на рожицу капризного ребенка, это тоже была шутка смерти; шуткой были и набегавшие и сбегавшие морщины на его высоком лбу, от чего его редкие волосы вставали ежиком; смерть, играя, милосердно дарила ему крупицы жизни, чтобы дать возможность широко открытыми глазами спокойно, сознательно посмотреть на окружающих его людей.

Он увидел меня, удивился и молча спросил — кто ты, молодой человек? И всех заставил смотреть на меня с тем же немым вопросом.

А мысль моя тотчас улетела к постаментику из торфяных брикетов, на которых стояли ступни отца, я мысленно пробежал путь от ступней отца, стоящих на постаментике и ожидающих, пока кто-то из карательной группы закончит манипуляции, которые не позволят его стопам коснуться земли, когда Б. М. быстрым ударом ноги развалит под ними опору.

Итак, я мысленно пробежал путь с минуты, когда правая нога Б. М. в высоком сапоге подстерегала момент для удара по торфяным брикетам, до минуты, когда игравшая смерть подарила Б. М. полное сознание.

Итак, я могу сказать, что я настиг Б. М. и свершил месть, не мною найденную, ибо я не сумел ее выбрать, хотя и пробовал и мысленно обдумывал много ее вариантов, хотя, памятуя первый пункт завещания отца, который в моем представлении призывал к мести, я рядился в доспехи грозного мстителя.

Я не сумел выбрать месть, я не знал, что я должен — разжечь ли в Б. М. боль души, или нанести ему телесную боль, или же, ни с чем не считаясь, взять за основу тот старый принцип — око за око, зуб за зуб.

Я мчался к Б. М. вслепую, не имея никакого плана возмездия; с одной стороны, опасаясь, что, настигнув его, я окажусь беспомощным, а с другой — надеясь, что, когда окажусь перед ним, месть определится сама.

И наконец я настиг Б. М., передо мной спокойные глаза человека, находящегося в сознании; но находящегося в сознании благодаря шуткам и — можно сказать — ироническим проказам смерти, которой вот-вот наскучит игра в мимолетную благосклонность; поэтому я не должен медлить, я должен спешить.


Человек из карательной группы, забравшийся на дерево, сказал — готово, — и правая нога Б. М. в высоком сапоге быстро отлетела назад, поскольку дело решал хороший размах; через какую-то долю секунды она стремительно уткнется в препятствие, развалит его, рассыплет, превратит в груду разбросанных по земле черных торфяных брикетов.


— Я сын А. В., перед вами Я. В., доктор социологии, — так ответил я на немой возрос Б. М. и членов его семьи; и этим ответом наверняка воспользовалась смерть, приобщив его к своим играм и забавам, одарив умирающего еще одной минутой сознания; Б. М. сделал головой едва заметный утвердительный кивок и замер; зато правая рука долго еще не могла успокоиться; она то выпрямлялась, разгибала ладонь, как бы желая пожать руку, то вновь сжималась, словно хватала оружие; указательный палец выбился из шеренги пальцев и двигался сам по себе, как бы находясь в ободке курка.


Правая ступня Б. М. с широкого размаха ударила по торфяному постаментику; но прежде чем ударила, а возможно, и одновременно с ударом либо после удара, когда ступни отца, потеряв точку опоры, начали тянуться вниз и кончиками пальцев дотянулись только до верхушек стебельков хилой высокой травы, в какое-то из этих мгновений вверху в ветвях послышался крик — сын! Словно прокричало дерево.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза