Современная повесть ГДР

Ночью мальчику приснилось, будто кто-то глядит ему прямо в лицо — так близко, что он чувствует на себе чужое дыхание. Открыв глаза, он увидел, что отец смотрит на него. Мальчик подумал: почему он сидит здесь и смотрит, как я сплю? И вместе со сном, который, едва прервавшись, вновь охватил его, пришла мысль: он печалится, потому что рядом нет больше друзей. И тяжелее всего для него разлука с Янкой. Наверное, он тоже хочет уехать, но не решается. Мальчик схватил руку отца, и отец слегка провел рукой по его волосам, осторожно, чтобы не разбудить. Как хорошо, что отец здесь, рядом, и не уехал!

Когда мальчик заснул, отец подошел к окну, выглянул наружу, прислушался, потом тихо и осторожно лег на кровать, чтобы не потревожить мать. Взволновавшие его мысли и чувства не давали ему покоя. Надежда, что Эрих, может быть, жив, охватила его с гораздо большей силой, чем он в том хотел себе признаться. Любовь Хильды, внезапно проснувшаяся вновь, значит, никогда и не утерянная, могла творить чудеса. Может, хоть она вырвется из этого коричневого крысиного гнезда и перенесется в лучшие края. В самых глубоких и потаенных уголках своей души он таил надежду, что Хильда встретит в эмиграции Янку, может, даже будет жить вблизи нее, они подружатся, и таким тайным и удивительным образом все они остались бы связаны. Сколь ни смелы и безрассудны были эти мечтания, они оживили душу отца, и он поговорил с матерью.

Несколько дней спустя в квартиру пришла дружелюбная, решительная полная женщина. Мать выпила с ней кофе, они тихо разговаривали друг с другом, а когда мальчик вошел в комнату, женщина улыбнулась ему, будто давным-давно его знала, пожала руку и все время смотрела на него. Мальчик даже решил, что она, верно, какая-то дальняя родственница. Мать говорила намеками, женщины кивали друг другу, вздыхали, принимались вспоминать прежние времена, но это ничего не говорило мальчику. Прежде — это было время еще до немцев. Прежде — это когда у отца еще росли усы, женщины носили короткие платья и белые чулки, стрижки под мальчика, тогда еще была холодная зима и снег доставал мальчику до пояса. А до этого времени была мировая война и тяжелые ведра с мармеладом, которые отец помог матери отнести домой. Тогда-то они и познакомились.

Мальчик хотел выйти из комнаты, но мать сказала ему со стыдливой и плутоватой улыбкой, будто поверяя недозволенную тайну:

— Это повитуха, которая помогла тебе увидеть свет.

Мальчик растерянно посмотрел на женщину, улыбнулся и, не зная, что ответить, поднялся со стула. Повитуха обратилась к нему:

— Я рада, что вы стали таким крепким молодым человеком.

Мальчик смутился и вышел из комнаты.

Акушерка считала себя обязанной матери. Поэтому она сразу откликнулась на ее просьбу. В родильном доме, где появился мальчик и где мать лежала какое-то время из-за осложнений после родов, сестрой милосердия в отделении, где лежала мать, тогда работала дочь акушерки. Она была молода и неопытна. Однажды в воскресенье после обеда молодая сестра вошла в комнату матери, положила на столик медикаменты и спросила, как больная себя чувствует.

— Хорошо, — ответила мать. — Но я вас совсем не вижу, сестра. Разве уже стемнело?

Это было на сретенье, в феврале, темнело рано. Но в тот день светило солнце, а снег на сучьях и ветвях деревьев за окном делал комнату матери еще светлее и уютнее. Молодая сестра позвала врача, он обратился к заведующему, заведующий позвонил шефу — произошла ошибка, результат обследований пропал или остался незамеченным, и матери грозила опасность. Началось отравление: почки не справлялись. Речь шла о жизни и смерти, дорога была каждая минута. Мать спасли, но дело имело свои последствия для сестры, затерявшей анализ. С тех пор у акушерки было чувство вины перед матерью.

Однажды после обеда мальчика отослали в кино. Хильда лежала в кровати, она плохо себя чувствовала. Отец строгал лучины маленьким острым ножичком. И в таком количестве, что их хватило бы семье на многие недели. В уголке рядом со скамеечкой для ног, на которую по неписаному закону садился тот, кто щепил чурочки, стояла бутылка керосина, хотя в семье пользовались спиртовкой. С конфорки сняли все кружки, вплоть до самого большого, и на плиту водрузили огромный котел с водой. Взметнулся огонь в дровах, в топку подбросили угля, и в маленькой кухне все поплыло от жара. Мальчик попрощался, даже не задав вопроса, в какой связи находится эта озабоченная суета с болезнью Хильды.