Ф л а в и у. Я помогу вам. Но прежде предлагаю посмотреть рисунки.
А л и н а. Вы меня совсем запугали.
Ф л а в и у. Не верю. Такая сильная личность. Это уж, скорее, я немного сдал, переживаю тяжелый период, играю с жизнью, сожму ее в кулак, потом выпущу… и жду, что она вернется на прежнее место. И я вижу, что она никак туда не возвращается. Диалектика, госпожа Алина.
А л и н а. Мне очень жаль, что моя выставка совпала с таким вашим настроением. Я так радовалась, что смогу услышать или хотя бы прочитать в газете благоприятный отзыв. Тем более что именно теперь, господин Флавиу, мне необходимо доброе слово, оно бы мне очень помогло.
Ф л а в и у. Вам угрожает какая-нибудь опасность?
А л и н а. Опасность? Нет, но положение таково… как бы вам сказать…
Ф л а в и у
А л и н а
Ф л а в и у
А л и н а. Вам не верится? Почему вы так на меня смотрите?
Ф л а в и у. Я вас открываю, госпожа.
А л и н а. Не смотрите на меня так, вы меня смущаете.
Ф л а в и у
А л и н а. Так я рисовала в восемнадцать лет. Наброски. Вам нравится?
Ф л а в и у. Госпожа Алина, я скажу вам нечто важное. Я бы очень многое дал за то, чтобы они мне просто понравились. Не ради вас. Ради себя. Но я в плохих отношениях с натурой. И это, поверьте мне, дорого обходится. Натура не ладит со мной. И у меня нет причин быть щедрым с ней. Я живу той самой фальшью, которая заключается в ущемлении натуры ради того, чтобы она вошла в новые формы. Я с увлечением слежу за ее преображением, даже насилием над ней. Одержимый новым, я его отбрасываю, как только оно попадает мне в руки, поскольку оно устаревает.
А л и н а. Вам нравятся эти эскизы? Могу я их выставить?
Ф л а в и у. Почему бы и нет? Но я вас предупреждаю, все мы настолько рафинированны, что никто больше не поверит в их простоту. Что в некотором смысле и неплохо. Все подумают, что вы их специально упростили, передали только суть. И, представьте себе, — только от меня зависит поддерживать в них это заблуждение.
А л и н а. Пойди сюда, Мира. Познакомься с грозным маэстро Вениамином Флавиу, наводящим ужас на всех художников и одним из самых авторитетных голосов в живописи, как, вероятно, и ты слышала.
Ф л а в и у. Да у вас прелестная дочь, госпожа Алина.
М и р а. Какой неожиданный визит. Кто бы мог надеяться, как говорит мама.
Ф л а в и у. В этом мире, мадемуазель, нам только и осталось, что надеяться.
А л и н а. Господин Флавиу весьма любезно рассматривал здесь мои рисунки.
М и р а. Очень мило, что он хотя бы оставил такое впечатление. Однако имей в виду, мамочка, что плоский реализм вышел из моды.
Ф л а в и у. Что вы хотите этим сказать?
М и р а. Что все мы, уважаемый… маэстро, превратились в сюрреалистические рисунки, которые приходится очень тщательно расшифровывать, чтобы понять их суть. Меня бы не слишком-то успокоила любезность господина Флавиу…
А л и н а. Но я должна признать, что маэстро говорил со мной предельно искренне, за что я ему очень признательна.
М и р а. Неужели он позволил себе такую роскошь? В таком случае это более серьезно, мамочка, и я советую тебе быть осторожной. Искренность — это прихоть людей, которые обычно лгут.
А л и н а. Ах, Мира, как ты можешь так говорить.
Ф л а в и у. Что вы, что вы, это очаровательный парадокс, я его непременно запишу.
М и р а. Не забудьте автора, когда будете цитировать.
Ф л а в и у
М и р а. Знаешь, мамочка, как я отличаю людей культурных от людей остроумных? Если человек, воспроизводя чужие слова, говорит, чьи они, значит, он человек культурный, если забывает сказать — значит, человек остроумный.
Ф л а в и у. Но мы все время пользуемся чужими словами, подобно тому как надеваем одежду, сшитую другими. Возможно, только чувства отличают нас.