М и р а. Чувства для вас — это жажда обладать, жажда власти, жажда приобретения. Не думаю, чтобы они слишком отличали одного человека от другого.
Ф л а в и у. Неужели вы никогда не встречались с бескорыстием, щедростью, творческим порывом? Я был бы в отчаянии, узнав это.
М и р а. Я кое-что читала об этом. И на лекциях слышала. Если хотите, маэстро, готова в любое время выслушать вас на эту тему. Меня особенно интересует выражение, стиль. Оценку я смогу выставить сама.
А л и н а. Мира, дорогая!
М и р а. Я думаю, наступит день, когда электронная машина, на которой я работаю, после тщательной наладки будет выдавать прекрасные мысли о великодушии, искусстве, душе и так далее. Причем она будет это делать очень быстро.
Ф л а в и у
М и р а. Кто знает, быть может, ценой упорного труда нам удастся добиться от нее по заказу электронных вздохов и стенаний и, услышав от нее многократно слово «возвышенное, возвышенное» или «прекрасное, прекрасное, прекрасное», мы поверим, что машина влюбилась. Прошу прощения, мне надо переодеться.
Ф л а в и у. Она очаровательна и поразительно здравомыслящая, возможно, это делает ее еще более очаровательной.
А л и н а
Ф л а в и у. Напротив. Я думаю, что она сказала все это, чтобы эпатировать нас или чтобы отомстить.
А л и н а. Отомстить? Кому?
Ф л а в и у. Откуда мне знать. Может быть, у нее какие-нибудь неприятности. Кто знает, какова доля мести в каждом из наших поступков. Вот еще одна черта, отличающая нас от электронной машины.
М и р а
Ф л а в и у
М и р а
А л и н а. Мира!
М и р а. Будь добра, дай и мне чашечку кофе.
Ф л а в и у. Может быть, вы все-таки объяснитесь?
М и р а
Ф л а в и у. Чтобы увидеть тебя… Вот уже десять дней, как я тебя разыскиваю. Сам не знаю, что говорю. До чего ты хочешь меня довести?
М и р а. Ты пришел, чтобы причинить боль маме. Как ты только можешь?
Ф л а в и у. Это неправда.
М и р а. Ты ведь знаешь, что это ее единственная опора.
Ф л а в и у. Я пришел, чтобы вдохнуть воздух твоей комнаты. Ради удовольствия представить тебя в домашней обстановке, вновь обрести хотя бы в мыслях. Остальное лишь слова.
М и р а. Ты и сам одни слова. Жонглируешь ими, как старый клоун. Я не могу больше выносить этот спектакль.
Ф л а в и у. Я пришел узнать, от кого ты переняла эту жестокость. Мать у тебя добрая, мягкая, даже слишком для того, чтобы заниматься живописью. Отец делает карьеру. Только в тебе есть жилка, необходимая для искусства.
М и р а. Значит, мамины работы ничего не стоят. Таким образом ты хочешь нанести удар мне.
Ф л а в и у. Мама делает что может, а ты делаешь что хочешь, это большая разница.
М и р а. И ты говоришь это?
Ф л а в и у. Знаю, что после холодного размышления ты решила подчинить меня, расчленить на составные части. И после этого лишить последних моральных устоев…
М и р а. Замолчи, Флавиу, не говори громких слов. Я верила в тебя, понимаешь? Ты можешь быть обаятельным, когда захочешь. Можешь быть всем — от Прометея до бедного, покинутого ребенка, печального и страдающего… Играешь. Ты обольстительно деликатен и нежен. И ты пользуешься этим. Я не жалею, что ты сделал меня женщиной. Я знаю теперь всю игру, тысячу правил, которые только ты мог мне преподать. Но я выхожу из игры, и это все. И я требую, чтобы ты сейчас прекратил игру с мамой. Это низко. Это тебе не идет.
Ф л а в и у. При чем тут мама?
Мама — домашняя хозяйка. Вот уже много лет она ничего другого не делает, как хозяйничает в живописи. Лишь одно из ее произведений восхищает меня.
А л и н а
М и р а
Ф л а в и у. Охотно, мадемуазель.
А л и н а