Современная румынская пьеса

Бондок возвращается и останавливается перед дверью в смежную комнату. Нерешительно открывает ее. Застывает на пороге. Оставляет дверь открытой. Возвращается. Усаживается в кресло. Непривычный покой охватывает его. Понемногу расслабляется. Из смежной комнаты падает на его лицо луч света и придает ему необычное выражение умиротворения и грусти. Он словно дремлет. Проходит некоторое время. Бондок не слышит, как в комнату входит  Ф л а в и у. Возможно, он умышленно не обращает внимания. Он видит его сквозь полузакрытые веки, когда тот подходит вплотную. Не здоровается. Флавиу пришел, вероятно, для того чтобы извиниться, объясниться. Вид у него решительный, серьезный. Но он быстро улавливает своим острым чутьем, что в комнате иная атмосфера, что перед ним другой человек, чем он ожидал. С его лица исчезает официальность, он говорит более интимным тоном.

Ф л а в и у. Дверь была открыта. Я ее закрыл. Простите, если я вам помешал.

Б о н д о к (не вставая, протягивает ему вялую руку, без обычной улыбки и наигранного оптимизма). Очевидно… жены… нет дома.

Ф л а в и у. Я встретил ее на улице… Она меня не заметила. Хотя я с ней поздоровался. Она шла нараспашку, как-то странно улыбаясь, без шарфа. Ее вид показался мне несколько… странным.

Б о н д о к (как в забытьи, вспоминает детство). Почему? Когда я был мальчишкой… я ходил без шарфа… босиком… было очень хорошо. Я гонял в горы волов, пригонял их домой… мы шли вместе… ночью, когда становилось совсем темно, я цеплялся за их шеи… мы пробирались сквозь кустарники, и я чувствовал на лице их дыхание. Они несли меня… согревали… их теплое дыхание проникало мне за ворот рубахи до самых подмышек, было щекотно. Но я все-таки робел, боялся нечистого.

Ф л а в и у (подыгрывая ему). И я боялся всякой чертовщины. Однажды мне гадали перед зеркалом. Горела свечка. Наплывали какие-то туманы и растворялись, становились прозрачными.

Б о н д о к. А я пропадал у реки, у заводи. Там у меня был свой омут… только я знал о нем… так мне казалось… Угри… И окуни. Я опускал руку… они бились, сверкали, как серебро. Я раздевался догола. И приходила кошка. (Размечтавшись.) Какая кошка! Ее звали Кокуца. Она ела только из моей миски, из других не нравилось.

Ф л а в и у. Мою звали Луана. Глаза у нее были круглые, как пуговицы. Когда она злилась, зрачки у нее расширялись и в них начинали играть золотые искры. Я мучил ее, для того чтобы полюбоваться ее красивыми глазами.

Б о н д о к (помрачнев). Какой-то мальчишка убил Кокуцу. Зачем? Потом они пришли и плюнули на мертвую кошку. Я и теперь знаю, где она: под одним кустом. Я отнес ее туда… мне было пять лет… я сам отслужил по ней панихиду. Отпевал ее. Мама говорила, что она может воскреснуть. Так оно и получилось. Но это была уже другая кошка. Не Кокуца. Ее звали Кива. Ее выкинули соседи. Потом мне кто-то сказал… когда мне связали первые варежки… что они из шерсти Кокуцы.

Ф л а в и у. Я терпеть не мог мертвецов. Швырял камнями в могилы на кладбище, чтобы они не вернулись. Там росла груша. Я постоянно сбивал с нее плоды. Чтобы не быть должником покойников. Я любил говорить людям: это неправда! Это неправда! Это неправда! Когда я слышал, как они говорят о своих суевериях, я приходил в бешенство и тогда чувствовал себя хорошо.

Б о н д о к. А моя мама предсказывала: ты станешь большим человеком. У тебя будет семья и просторная квартира с дорогими коврами. Однажды, когда я сидел в стоге сена, надо мной пролетел коршун.

Ф л а в и у. Я любил следить за полетом летучих мышей. Живые перепонки! Они рассекали воздух в своем слепом полете. И трепетали, трепетали, как мотыльки, как ресницы умирающего. На вас никогда не наталкивались летучие мыши?

Б о н д о к (словно пробудившись от сна). О чем вы меня спросили?

Ф л а в и у. Это вроде сверхзвуковой ракеты с веерообразным нимбом.

Б о н д о к. Что вы хотите сказать?

Ф л а в и у. Даже сам их полет создает… не знаю, как бы выразиться, — ощущение пространства.