К р и с т и а н. К счастью, да, госпожа. Меня учит этому биология. И многие другие примеры. Нельзя всю жизнь насиловать природу, не расплачиваясь за это. Нельзя до бесконечности пассивно приспосабливаться, не вырождаясь при этом. Бывает, что создается впечатление, будто ты поднялся наконец над вещами, одолел стихию, и именно тогда замечаешь, что ты спас всего лишь обломки своего существа, которые не знаешь как собрать в прежнее состояние.
Б о н д о к
К р и с т и а н. Радоваться? Я радуюсь каждый день, господин Бондок. Я радуюсь тому, что просыпаюсь живым, что не чувствую над собой надругательства, что все оставленное мной вчера вечером ждет меня утром, потому что никто не может у меня ничего отнять, что я такой же образованный и такой же глупый, как обычно, и меня интересует все живое, вплоть до болтовни этой дурочки, Реты, которая меня развлекает, какой бы сумбурной она ни была. А вопрос с Данией — это обычная махинация, которая меня не касается.
Б о н д о к. Почему же?
К р и с т и а н. А вот почему. Я не знал, за что меня выкинули из института, так же как теперь не знаю, почему меня посылают в Данию.
Б о н д о к. Вас посылают потому, что вам удалось убедить начальство, что вы полезны и сможете послужить там стране.
К р и с т и а н (
Б о н д о к. Вам никогда не приходило в голову, что нужно быть полезным этой стране?
К р и с т и а н. Не знаю, господин Бондок. Откровенно говоря, не знаю. В мои расчеты всегда входило жить правильно. Без слишком высокопарных мыслей. С микроскопом. С несколькими упрямыми мыслями… На самом-то деле я ведь баловень.
Р е т а. Баловень, который работает по двенадцать-четырнадцать часов в день.
К р и с т и а н. Замолчите, ящерица. Если бы мне это не нравилось, я бы столько не работал. Это только вы считаете, что мы должны мучиться и надрываться. Зачем надрываться? Там, где надрываются, не может быть удовлетворения. А там, где нет удовлетворения, там невроз. Не так ли, госпожа Алина?
Б о н д о к
К р и с т и а н. Черта с два! Она тяжелая, если ты себя насилуешь. Иначе она проста и естественна. И наука проста и естественна, пока не сталкивается с господином Гьюрицэ. Там она кончается, становится проблемой. Поэтому я всегда избегал этого.
Б о н д о к
К р и с т и а н. Я всегда за что-нибудь отвечал, господин Бондок. Я всегда чувствовал большую ответственность перед созиданием, начиная с травы и кончая летающими тарелками. Я знаю, что завтра мы можем окочуриться, взлететь на воздух вместе со всем нашим балаганом. Вполне вероятно, что так оно и произойдет. Но сегодня меня занимает стебелек травы. Как будто и я и он вечны. За каким чертом меня посылают в Данию? Может быть, для того, чтобы вселить в вас надежду, что я не вернусь и вы завладеете наконец смежной комнатой. Не надейтесь на это… Я вернусь обратно…
Р е т а. Я за вас поручилась.
К р и с т и а н. Что поделаешь, если вы такая глупая! Я и гроша ломаного не дам за ваше поручительство.
Р е т а. Чепуха. Я знаю, что вы патриот и, хотя никогда не говорите об этом, горячо любите…
К р и с т и а н. И вы пристрастились к громким фразам.
Р е т а