Р е т а. Биологов. Вы удивлены? И другие тоже! Этот человек удивительно скромен.
Б о н д о к. Кто?
Р е т а. Господин Кристиан. Создается впечатление, что он не принимает себя всерьез. Но нас-то он не смог провести.
Б о н д о к
Р е т а. Нас, своих сотрудников. Меня и еще нескольких.
А л и н а
Р е т а. Представьте себе. Я даже заведую его отделом. Не потеха ли. Он ученый с мировым именем, можно сказать. А мне приходится морочить ему голову всякими директивами. Я за него отвечаю.
А л и н а. Перед кем?
Р е т а. Меня назначили по политической линии. Я говорила товарищам: это грандиозный человек, мы должны снимать перед ним шляпу. Как я могу давать ему указания? Для меня радость обменяться с ним некоторыми мыслями. Это всеобъемлющий, потрясающий мозг в области биологии.
Б о н д о к. А вы случайно не преувеличиваете?
Р е т а. Возможно, и так. Но именно такое чувство я испытываю по отношению к нему.
Б о н д о к
Р е т а. Нет. Это человек, за которого я могу дать любые гарантии: честью, жизнью, карьерой. Я сказала товарищам: это подлинный посланник нашей страны, он может принести нам огромную пользу. И не только нам.
Б о н д о к. Что же вам ответили товарищи?
Р е т а. Было очень трудно. Не все люди подготовлены. «Какой из него посланник, — сказал мне один, — в таком случае вы не знаете, что такое дипломатия, вам еще надо поучиться». Другого он обидел, обозвал дураком. Меня он дразнит ящерицей и говорит: «Да прекрати, ты, дура». Его от этого не отучишь. Таков уж он есть. Я пошла выше, настаивала, пришли двое коллег. Нет, он не идеалист, сказал один из них. Нет, он биолог, верит в то, что открывает. Идеалист — это вы сами, потому что верите в предвзятые, готовые идеи и, не имея никаких позитивных знаний, декретируете все, что вам придет в голову. Он материалист и диалектик. А почему его уволили из института? Именно за это его и выгнал товарищ академик. И я назвала имя того, кто считался тогда глашатаем определенных теорий, рвал и метал, а теперь повернул на сто восемьдесят градусов и числится среди самых рьяных защитников противоположных концепций. Это уже называется не идеализм, а совсем иначе. И мне он противен.
А л и н а. Простите, что я вас прерываю. Вы замужем?
Р е т а
Б о н д о к. А вы не боитесь, что эта… страстная поддержка господина Кристиана вызовет у кого-нибудь подозрения?
Р е т а. Да, я об этом думала. Пусть дураки болтают что угодно. Ну опозорят меня… велика важность. Важно, чтобы суть стала очевидной, чтобы все прояснилось.
Б о н д о к. И проясняется?
Р е т а. Уже прояснилось. Превзошло все ожидания. Возможно, его и другие знали. Сменился кое-кто из начальства, вплоть до высокого. Теперь ему поручат исключительно ответственную научную работу. Пока вот посылают на конгресс.
Б о н д о к. А его противник? Что сделали с ним?
Р е т а. Что с ним сделаешь? Да это и не имеет никакого значения. Важно, что Павел Кристиан… наш Павел… Скажу вам искрение, я отправила одну из его статей за границу. Конечно, официально. Послала одному его знакомому, чтобы проверил. Сначала я сама проверила. Ведь я как-никак его начальница. Мне показалось, что там есть что-то совершенно новое. Она меня ошеломила. Поразительно, что статья ошеломила и иностранца. Думаю, что это тоже сыграло известную роль.
Б о н д о к. И как он допустил, чтоб вы одна всего этого добивались?
Р е т а. А он ничего не знает.
Б о н д о к. Вы и теперь ничего ему не скажете?
Р е т а. Ни слова. Что я могу ему сказать? Что надо мной из-за него подтрунивают. Что его посылают за границу, а меня ругают. Это нормально! Он сила! Я, конечно, пересолила, и меня долго будут за это поносить. Коллеги будут на меня пальцем показывать. Но наука движется вперед — это главное.
Б о н д о к
А л и н а. Марчел!
Р е т а
Б о н д о к. Особенно для вас…