Современная румынская пьеса

Т и т у. Все вижу, только спасателей не вижу… Все остальное — как на ладони… Я, знаете, обратил внимание, какое у нас благоустроенное село. Дома — один к одному… плывут. Вот дом Чупаги… с высокой завалинкой, деревянные поперечины и застекленная веранда… А вот дом Гуицы: резные подпорки, а в одной гвоздь торчит, чтобы на него зеркальце вешать, когда воскресным утром бриться выходил… а Луца ему из кружки поливала… Вот только окна повылетали. Вижу икону, написанную на стекле, святой Илья, кажется, двумя клячами правит, и телега по каким-то огненным облакам… Подушки вот, добротные. Луца их только-только набить успела… А вот дворец нашего Янка. Еще недостроенный, без крыши. И на стропилах пучок чебреца еще висит. Плывет себе, уплывает со всеми своими балками и палками. Привет! Все проходит передо мной, как в чудесном сне…

И р и н а. Одного только не понимаю. Как же они не устояли? Ведь не спичечные коробки!

Т и т у. А вы бы сверху посмотрели, как я… Тогда бы все поняли… Их било под основание. Под самое основание. Срезало у фундамента. Бревна с гор плывут, как бульдозеры. Деревья, вырванные с корнем. Балки, бревна, полозья от саней. Плывут и все сносят. Как бараны, бодаются. Все сметают на своем пути… Да тут и каменная крепость не выдержит… Ой-ой-ой, что это движется на…

И р и н а. На нас?

Т и т у. Ух, повезло вам. На соседний дом. Слушайте, слушайте!

Долгий треск и грохот.

Слышали? На дно пошел. Красивое зрелище. Жуткое.

И р и н а. Что это за грохот?

Т и т у. Это рушатся погреба и подвалы, веранды и фундаменты. А-а-а… Даже зевать хочется…

И р и н а. Ты что, зеваешь?

Т и т у. Кажется.

И р и н а. Тебе что, надоело рассуждать здраво? Поразительно. Все течет, а ничего не изменяется. У меня такое ощущение, что все остановилось. Ну, давай вместе зевать. Это ты хорошо придумал.

Т и т у. Вы когда-нибудь ругались с учительницей из второй школы, что на горе?

И р и н а. Почему вдруг — ругалась? Почему ты спрашиваешь?

Т и т у. Просто так, чтобы знать. Ее дом собирается зайти к вам в гости. Мне кажется, у нее зуб на вас…

И р и н а. Мы как-то с ней поспорили на совещании… Но не настолько… чтобы мстить и преследовать…

Т и т у. Жернов летит… как метеор… Школьные сочинения плавают вокруг… как детские пеленки… Ух ты! Молодчина! Вовремя свернул. В миллиметре от вас прошел. Добрая душа, ничего не скажешь. Да и мне здесь… на этой палке… повезло. Можно будет еще ведер двадцать набрать…

И р и н а (ребенку). А ты что молчишь?

Т и т у (то шепотом, то громко, меняя голос, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли).

Если в море ты держишь хотя бы мизинец —
Это что-то уже! Это дамба.
Суша распространяется
С тонкой полоски земли, окруженной водою,
И продвигать ее дальше — долг моряка,
Рожденного здесь, на берегу, облепленном кораблями.
Я был на дамбе, я был на дамбе, я сам был дамбой,
Твердой сушей, сдерживающей воды.
И вот выхожу я в открытое море,
За собой оставляя
Людей, покачивающихся в кастрюлях
С веслами, то есть с огромными ложками,
Которыми можно рубить, как в борще,
Водоросли морские.
Друзья, вам никак уже мне не помочь!
Прощайте! Я вышел на битву
Один на один с этой ширью.
Оплеванный пеной,
Бросаемый дикой волной,
Верчусь, кувыркаюсь, барахтаюсь, рыпаюсь в море,
Соленый свой пот добавляя к соленой воде.

Ирина начинает прислушиваться к его словам.

Что бы вы там ни говорили — а в море есть горечь,
С которою ваша желчь
Не идет ни в какое сравненье,
И есть в нем истинный гнев, как будто ему угрожают
До дна его высушить, и есть в нем усталость
От вечного, однообразного, скучного дела —
Собой берега заливать и пугать оголтелых ворон…

И р и н а. Эй, ты, послушай, что это за «истинный гнев» и что это за «желчь»? Не улавливаю смысла.

Т и т у.