Современная русская литература: знаковые имена

Мы же Леонова воспринимаем из дня сегодняшнего — как наиуспешнейшего совписа. Но он успешным писателем стал только после Отечественной войны — все 30-е годы его буквально рвали на части, на 10 статей приходилось 9 разгромных, во второй половине 30-х перестали выходить его романы, ранняя проза — многие вещи лет по 20 не публиковались вообще. Всем известно про постановление о журнале «Звезда», коснувшееся Ахматовой и Зощенко, но никто не вспоминает, что в 1940 году было постановление Политбюро — за подписью Сталина и его приближенных — о «клеветнической пьесе Леонова «Метель»… Это был разгром пострашнее того, что случился с Анной Андреевной и Михаилом Михалычем… «Метель» — вещь действительно жуткая: в самый разгар репрессий Леонов умудрился написать пьесу о репрессиях. Нужно быть очень, как сейчас говорят, безбашенным, чтоб такие вещи себе позволять. А он позволял себе такое, что — я настаиваю! — вообще себе никто не позволял тогда.

Кстати, после войны, когда в СССР и думать не могли такие пьесы ставить, — во всех странах соцлагеря постановки по Леонову шли с огромным успехом. На какое-то время он, как драматург, в Европе стал популярней и Чехова и Горького.

Что до художественной ценности… Леонова считали учителем, почитали за гениального литератора и Астафьев, и Бондарев, и Валентин Распутин… Я и в своем-то вкусе не очень сомневаюсь, а во вкусе лучших русских писателей столетия тем более сомневаться не стану. А как к нему Горький относился, Есенин почитал его за крупнейшего современного писателя, и Шолохов, конечно же…

Вы понимаете, утеря интереса к Леонову, к советской литературе, и вообще к литературе русской — это следствие большого идеологического фокуса. Запад старательно фильтрует идущую отсюда литературу. Советский XX век фактически запрещен, он закрашен черной краской и забит досками. Принимаются только Солженицын, чуть меньше Шаламов, Анатолий Рыбаков, Михаил Булгаков, дневники Цветаевой — и все. Там кровно заинтересованы в том, чтоб никто не предполагал, что советский век был не только трагическим, но и величественным, небывалым — всего этого не надо никому.

Собственно, и здесь, в России, тоже не надо — потому что с высот того времени смехотворный уровень сегодняшних наших геополитических притязаний слишком очевидным.

Леонов не «производственные романы» писал — он описывал эпоху создания новых божеств, и, право слово, читать это, особенно из эпохи нашего тотального мелкотемья, дико любопытно.

Вы пишете, что «Будучи в возрасте патриарха, Леонид Леонов сказал как-то, что у каждого человека помимо внешней, событийной, очевидной биографии есть биография тайная и ненаписанная». Удалось ли вам увидеть, прозреть ее? И если да, скажите читателям, что из этого тайного стало для вас наиболее значимым, знаковым откровением?

— С Леоновым — тот же случай, как с любым титаном — Достоевским ли, Толстым ли, Шолоховым, — тайную биографию его попробовал первым написать я, но уж точно последним я не буду. Многоэтажные леоновские тексты еще будут и будут исследовать, и раз за разом находить там то, что первым путешественникам, в том числе и мне, не открылось.

Я пока лишь снял верхний слой: выяснив, что Леонов был белогвардейским офицером, я внимательно отследил, как именно описывает в своих текстах он бывшую «контру», притаившуюся в советских реалиях. Получилось, что все эти бывшие белогвардейцы, кочующие у Леонова из романа в роман, так или иначе срисованы Леоновым с самого себя, и все их мрачные забавы и их жизнь — как у загоняемого волка — это леоновская жизнь, это пережитые им жуткие чувства.

А вы говорите «совпис», «производственные романы»… Да у Леонова шекспировские страсти кипят.

Как вы считаете, вы сами уже написали свою «главную» книгу или все еще впереди? Над чем вы сейчас работаете? Есть ли желание попробовать себя в иных жанрах?

— Да фиг его знает. Я написал уже почти столько, сколько Хемингуэй. И написанным, в общем, доволен. Свою «главную» книгу не я буду назначать — ее, если захотят, назначат читатели.

Я роман пишу, злой… Делаю это с некоторой неохотой.

Попробовать себя в других жанрах? Да, заманчиво. Я много раз говорил, что образцом в этом смысле для меня является Алексей Николаевич Толстой, который написал великий исторический роман, гениальную сказку, два фантастических романа, эпос, вещи в жанре классического реализма, а еще успел себя попробовать как поэт-символист… Молодчага просто!

Идеальный писатель — это который написал, скажем, «Дети капитана Гранта», «Прощай, оружие», «Сад расходящихся тропок» и «Замок».

Я бы тоже так хотел. Не умею, жаль. Но пытаться будем.

У литературы есть предназначение? В чем вы его видите? У вас есть претензии к современной литературе? Насколько вы следите за литературным процессом?