Современная семья

Все лето я мечтала о юге, предвкушая погружение в неизменный уклад жизни нашего летнего домика, с четким распорядком, обычаями и ощущением безопасности, связанным с ним в моей памяти.

— Мне просто необходимо хоть немного настоящего лета и солнца, — заявляет Симен, не отвечая на мои слова о том, что нам необязательно постоянно быть приклеенными к Лив и Олафу. — Можем поехать, куда хочешь.

Я представляю себе Лив и вдруг понимаю, что скучаю по ней; непонятно, почему она мне не звонит; что она скажет, узнав о нашем отсутствии, хотя, может, ей все равно и на самом деле она устала от семейных сборищ.

— Ладно. Утром я напишу им, что мы не приедем, — говорю я.

— Как насчет Греции? Или махнем в Хорватию? — Симен вдруг загорелся, как маленький ребенок.

Во время обратного перелета у меня начинаются месячные.

«Может, поговоришь с мамой?» — предложил Симен в наш последний вечер в Хорватии. Я только что рассказала ему, что у мамы несколько лет не получалось зачать Хокона. «Наверное, это наследственное», — прибавила я и положила руку на живот — там, внизу, определенно что-то происходило; я чувствовала, внутри что-то прикрепилось; те же самые ощущения, какие бывали каждый месяц этого года, безошибочно отчетливые, хотя я им больше не верю. «Не спрашиваю советов у мамы, в особенности теперь, — ответила я. — К тому же мама не сумеет ничем нам помочь, она никогда не могла внятно ответить, почему после меня им так долго не удавалось зачать ребенка».

Это не совсем правда, но пришлось бы путано объяснять, что на самом деле мама винит меня. Симена шокировало бы ее поведение и сам факт того, что в нашей семье говорят друг другу подобные вещи, а потом ему стало бы жалко меня, он решил бы, что ужасно жить с такой виной, она все еще гнездится во мне, стоит между нами. Это не так, хотя однажды мне приснилось, что таково наказание за вред, который я нанесла маме, когда родилась. «Претензии не принимаются, — говорю я обычно Хокону, — тебе повезло, ты намного моложе». — «А ведь это благодаря тебе я стал таким, какой есть», — с улыбкой отвечает Хокон, если я за что-нибудь его хвалю. Мама, напротив, вовсе не шутит, утверждая, что все из-за меня; впрочем, непременно уточняет, что это не упрек, а просто факт. «Вероятно, из-за трудных родов», — вздыхает она. «Что ж, большое тебе спасибо за терпение, надеюсь, ты страдала не зря», — отвечаю я.

Несмотря на то что мы с Сименом провели целую неделю вдвоем, разговаривали мы не так много, как я надеялась и одновременно боялась. Дни пролетели в приятной отпускной дремоте, и хотя мы оба, несомненно, хотели все обсудить, прояснить, разговор откладывался. Мы беседовали обо всем том, о чем обычно говорили до Ребенка, — и мы больше не называли его так, не упоминали о нем, как об уже почти существующем; он превратился в гнойный нарыв умолчания, — и после нескольких вечеров, проведенных во взаимном раздражении в начале отпуска, мы сумели вернуться к давно утраченной естественности разговоров, к увлеченным спорам на самые разные темы. Лишь в последний вечер мы осмелились подойти к тому, что касалось нас обоих, когда официант в ресторане осведомился, не хотим ли мы попробовать особенно хорошее местное вино. Симен колебался, потому что можно было заказать только целую бутылку, но я вмешалась: «Давай, это же наш последний вечер, оторвись по полной!», и прежде чем он успел возразить, я ответила официанту: «Бутылку вина и бокал для него, пожалуйста, а мне просто минеральную воду с газом, спасибо». Благодарность Симена была беспредельна. «Ты точно не хочешь глоточек?» — спросил он, когда подали вино, а я, покачав головой, улыбнулась: нет, лучше не надо. Симен улыбнулся в ответ. Мы как будто снимались в плохом фильме, и каждый понимал, что другой исполняет свою роль, но Симену захотелось сказать мне что-нибудь приятное, и он спросил, как я себя чувствую, есть ли новые симптомы. Я опять покачала головой: нет, ничего нового. «Я тут прочитал, что такие проблемы иногда передаются по наследству, и если у твоей матери или даже бабушки были трудности с зачатием, это может коснуться и тебя», — сказал Симен. Сначала я удивилась, что Симен по-прежнему читает статьи на эту тему, ведь была уверена, что он оставил это занятие, раз мы больше об этом не говорим. Тогда я рассказала ему о маме. «Если и сейчас не получится, пойду к врачу», — в конце концов пообещала я.

Я собиралась записаться все лето и постоянно откладывала визит в знак молчаливого протеста, ждала, что Симен станет уговаривать меня, но он этого не сделал. И все же нашего разговора в ресторане оказалось достаточно: он все еще думает об этом, может быть, еще надеется.

Мы пролетали где-то над Австрией, когда мне понадобилось в туалет. Вернувшись на свое место рядом со спящим Сименом, подключаюсь к Wi-Fi авиакомпании и записываюсь к моему доктору через сайт клиники; сжимаю в руке телефон до тех пор, пока пальцы не начинают болеть. Мне страшно, и это новый, незнакомый страх, страшно, как никогда.