Мы с Олафом и детьми провели больше трех недель летних каникул в Лиллесанне. И впервые показалось, что это слишком долго и лето никогда не кончится. Мы были вчетвером все время, раньше такого не случалось, и к концу каникул я поняла, что мы никогда до этого раза не оставались одни на три недели подряд и что мы — Агнар, Хедда, Олаф и я как единое целое, семья — полностью зависим от взгляда остальных, их вмешательства и вклада в нашу жизнь, это и позволяет нам нормально функционировать, функционировать вообще.
На третью неделю собирались приехать Эллен с Сименом, но вместо этого они улетели в Хорватию, чтобы поймать лето, как мне написала Эллен в сообщении за два дня до того, как они должны были прибыть. Они служили нашим спасательным кругом, позволявшим мне не уступить отчаянию, которое охватывало меня в слишком тесном кругу моей маленькой семьи. Я давала выход этому чувству только во время длинных пробежек вокруг острова.
Агнар не хотел заниматься ничем, все каникулы он пролежал в домике, играя на старой приставке Хокона. Он стал раздражительным и прыщавым и отказывался наносить крем, который я купила ему от сильнейших воспалений, покрывших его лицо и спину. Это выводило меня из себя. «Ты будешь наконец пользоваться кремом?! Утром и вечером!» — закричала я на исходе второй недели, когда получила сообщение от Эллен. Было дождливое утро, и мы все сидели в домике, то и дело натыкаясь друг на друга и не зная, чем заняться. Не понимаю, откуда во мне возникла такая злость, его прыщики внезапно стали для меня невыносимыми. «Ты совсем ненормальная!» — закричал в ответ Агнар. «Нет, ненормальный здесь только ты, если тебе нравится так выглядеть», — выпалила я, захлебываясь растущим осознанием того, что я сейчас сказала неуверенному в себе четырнадцатилетнему сыну. Олаф демонстративно хлопнул входной дверью, уведя Хедду смотреть на крабов на побережье, а я бегала по острову, страдая от угрызений совести и обещая себе собраться и не портить детям каникулы, они ведь не виноваты в том, что идет дождь и что к нам никто не приедет. Но я точно так же вышла из себя на следующий день, когда Хедда захотела пойти на улицу в новых кедах вместо резиновых сапог, а Олаф разрешил, чтобы та сама узнала, что значит промочить ноги и насколько это неприятно. «Эти кеды стоили четыреста крон!» — закричала я на Олафа в присутствии Хедды и Агиара и стукнула кулаком по стене, нарушив правило никогда не ссориться перед детьми приблизительно в пятидесятый раз за две недели. Я побежала за Хеддой, которая выскочила под дождь, подхватила ее и внесла в дом. Она вопила и вырывалась из моих рук, сбрасывая обувь, а потом снова выбежала наружу в одних носках. «Ты этого добивался?!» — крикнула я Олафу.
И только под конец, когда все знали, что осталось три-четыре дня до отъезда, настроение изменилось. Агнар вдруг собрался пойти на рыбалку — раньше он всегда ходил с папой; Олаф принес мне кофе в постель, а Хедда перестала ныть и капризничать. «Как хорошо, что именно это и запоминается об отпуске или каком-нибудь событии, — говорила я Олафу по дороге домой. — Среднее из лучших впечатлений и последнее, что произошло». Я где-то читала об этом, но не могла вспомнить, пока Олаф не возразил, что теория памяти Канема-на, возможно, не вполне применима к семейным каникулам в Лиллесанне.
Однажды я случайно столкнулась с Хоконом, возвращаясь домой после работы. Я заглянула в магазин техники на площади Карла Бернера, чтобы купить привод для стиральной машины, старый сломался, когда Олаф накануне затолкал в машину гору постельного белья и полотенец. Он заявил потом, что это я виновата, потому что оставила внутри выстиранное белье на целую неделю, которое даже покрылось плесенью, и ему пришлось стирать все заново. Не то чтобы я была готова полностью принять вину, ведь именно он положил обратно влажные тяжелые простыни вместе со всей своей спортивной экипировкой, но ответила, что починю. Олаф казался почти разочарованным, когда я не стала с ним спорить; мы спорили и ссорились почти по любому поводу в последние недели, а может, даже месяцы. «Форма нужна мне к среде, у нас соревнования, — заявил Олаф. — Звони в ремонтную службу». — «Уже полдвенадцатого, Олаф, я завтра позвоню». — «Тогда он придет не раньше среды, это слишком поздно, сама понимаешь». — «Ты сам виноват, что откладываешь стирку до тех пор, пока не останется ничего чистого». — «Извини, но я каждую неделю стираю за всю семью, а единственный раз, когда за это взялась ты, ты умудрилась забыть белье в машине и испортить его». — «Да какого черта тебе от меня надо?!» — закричала я. «Я хочу, чтобы ты была внимательнее».