Современная семья

Я не сразу выхожу из машины. Помню, в детстве папа играл со мной и Лив, высаживая нас у дома. Он садился на корточки, чтобы его было не видно из окон автомобиля, а потом вдруг выскакивал с противоположной стороны. И как стало скучно, когда Лив выросла и не хотела больше играть, она дулась и даже не притворялась, что ей страшно, когда папа подпрыгивает перед ее окном.

Мама выходит в прихожую посмотреть, кто пришел, и ее взгляд полон такой надежды, что мне становится неловко одновременно оттого, что это всего лишь я, и оттого, что я не приезжала раньше. Мы обнимаемся; от мамы всегда исходит ее особенный, мамин запах — интересно, остальные тоже его ощущают или же она так пахнет только для меня? Я думаю о том, как буду пахнуть для своих детей я, какие чувства у них будет вызывать мамин запах.

— Как раз собиралась перекусить, — говорит мама. — Тебе тоже хватит. Поешь со мной?

Я киваю. Мне становится грустно при виде одинокого прибора на кухонном столе, на обычном мамином месте. Рядом стоят зажженные свечи и бокал вина. И хотя наши с Лив и Хоконом места тоже не заняты, только папин стул кажется пустым. Мама словно бы этого не замечает, и до меня вдруг доходит, что она так живет уже несколько месяцев. Это ее собственный выбор, мне нечего ее жалеть — если бы она хотела, могла бы по-прежнему сидеть тут вместе с папой.

За едой мы болтаем о рукописи, которую мама читала на Сицилии: бывший коллега прислал ей текст начинающего автора, и у мамы сложилось двойственное впечатление. Она старалась отнестись к тексту доброжелательно; по ее мнению, там много удачных находок, но до чего же эти молодые писатели склонны к самокопанию и поглощены собой; зачастую они попросту хотят самовыразиться и привлечь к себе внимание.

После ужина мы вдвоем сидим в гостиной, которая выглядит опустевшей и голой, хотя я и не могу определить, что именно папа забрал с собой, чего тут не хватает.

— Тест на память, — бормочу я.

— Что-что? — переспрашивает мама.

— Нет, ничего. Просто здесь как-то странно без папы.

— Да, странно. Мне тоже так кажется.

— Правда?

— Конечно, очень непривычно вдруг оказаться одной.

— Вдруг? — повторяю я. — Вы вроде бы долго это обдумывали.

— Так и было, так и есть, не надо иронизировать, — возражает мама, пожимая плечами, словно бы стряхивая с них весь этот разговор.

— Но зато я кое-чему научилась. Посмотри, я прибила новый порожек у двери на веранду, и больше не сквозит, — говорит мама, проводя рукой по полу. — Потрогай сама.

— Да, здорово получилось, — отвечаю я с улыбкой, соглашаясь сменить тему. — Хорошо, что ты такая умелица.

Мама годами жаловалась на сквозняк, и непонятно, почему нужно было дождаться папиного переезда, чтобы положить новый порожек, учитывая, что она прекрасно умела работать с деревом. Я не задаю этого вопроса, потому что молоток, так и оставшийся лежать на подоконнике, напоминает мне, что наступит день, когда мама уже не сможет справляться с такими вещами самостоятельно и они с папой будут все больше нуждаться в помощи. До сих пор это не казалось актуальной проблемой, но теперь трудно отделаться от мысли, что они оба одиноки и стареют. А если вдруг с кем-то из них что-нибудь случится? Раньше было спокойнее, потому что они были вдвоем и помогали друг другу или, по крайней мере, присматривали друг за другом, но теперь этого нет.

— Хорошо все-таки быть самостоятельной, — говорит мама.

Я принимаю решение прямо отсюда поехать к папе, мне становится совестно за то, что первой я навестила маму.

— Ты разговаривала с Лив? — спрашивает мама после затянувшегося молчания.

Просто любопытно, она хоть когда-нибудь задаст мне другой вопрос?

«Семьдесят четыре процента матерей любят одного из детей больше других, — сказал мне Симен однажды вечером, когда мы еще могли подолгу разговаривать о том, как будем воспитывать детей. — И семьдесят процентов отцов». — «Согласно исследованиям?» — уточнила я нарочито искусственным голосом — мы с Сименом всегда смеялись над газетами, которые пишут так в материалах, основанных цифрах, выдернутых из официальных отчетов. Сварили суп из топора, говорит в таких случаях Симен. «Ага, согласно исследованиям, — подтвердил он. — Но вот этому я верю. Более самостоятельным детям, естественно, уделяется меньше внимания, они справляются сами и не вызывают у родителей такого инстинктивного стремления заботиться о них». — «Внимание и любовь — это не одно и то же», — возразила я. «Да, но иногда их бывает трудно отличить, — сказал Симен. — И родителям, и детям».

— Нет, я давно с ней не говорила, — отвечаю я маме. — А ты?

— Нет, она никогда не звонит.

— Но ты с ней как-то общаешься?

— Я пытаюсь, но ты же знаешь, какой Лив может быть закрытой и отстраненной.

Мне всегда казалось, что, когда мама говорит о Лив, она скорее описывает себя, в особенности если речь идет о том, что она считает ее недостатками. Раньше я предполагала, что это такая форма проекции, практически осознанная, принятие каких-то сторон собственной личности через Лив, но в последние годы я пришла к выводу, что это просто неспособность к самоанализу.