запевает Лоло, дирижируя сжатым кулаком, потому что пение не ладится.
— Яро, пой!
— Голоса нет. — Яро кашляет, простужен не только он — вся столовая дохает.
выводит Лоло рефрен — поет он один.
поет Лоло, ничего не замечая вокруг, и его красивый голос христарадника наполняет холодную столовую, берет всех за душу, даже Йожку принуждает оторваться от Среднего Востока.
Лоло кончает петь, на глазах слезы, он опускается на колени и заламывает руки.
— Пойте же, во имя милосердия божьего, хотя бы для Димко спойте, он ведь был нам как отец…
Йожка выключает арабскую конференцию на высшем уровне и говорит в тишину:
— Во имя божьего милосердия будем петь. Начинай, Лойзо!
Лоло не верит своим ушам, быстро отирает слезы и запевает:
Игор Битман торопится отпереть мертвецкую. По дороге приводит себя в порядок. Осы искусали ему спину, под мышками, но у всех на виду только его пунцовое от злости лицо. Перед домом он вытирает о лохматого Гарино загвазданные полуботинки и становится на скребок, чтоб сбить грязь с подошв. Грязный старый пес немедля поднимает ногу и потихоньку мочится на Битмана.
На кровати на коленях молится Терезия Гунишова, чтобы не сойти с ума. За минуту до этого она еще прыгала, как девочка, и в такт напевала старинную песню-попросуху:
А как не заладились у нее прыжки, она опамятовалась и давай молиться — отчаяние, боль и невообразимый ералаш в голове при знакомых, дорогих сердцу словах молитвы вдруг исчезли, улеглись, утихли; Терезия Гунишова в покорной самоотреченности черпает покой. Не станет она противиться воле божьей. Может, это всего лишь испытание…
Она улыбается, закрытыми глазами видит своего жестяного бога: она ведь изо дня в день носила ему воду для цветов, крест был сразу же за ложбиной…
Феро Такач приносит маленькому Битману тысячу дробинок, но Йожко жалко кроны.
— Хочешь на куртку? — Он прикладывает к техасам Димкову пуговицу.
— Мне пять надо. — Феро разглядывает красивую пуговицу.
— Настоящее серебро, — торгуется Йожко. — За тыщу дробей. Но только четыре.
— Тогда пятую куплю. — Феро соблазняется.
— Нету ее у меня, одна в саду потерялась, — вспоминает Йожко о долгих Димковых поисках. — Если найду, отдам.
— Тогда сперва заплати мне, а потом я их куплю.
— Ну-ну-ну! Дай-ка сюда. — Йожко взвешивает коробку. — Принесу тебе все пять, знаю, где еще одна.
— Ладно. Иоланка дома? — Феро вытягивает шею.
— Замуж выходит, — охлаждает его Йожко.
— Ну привет, — говорит Феро. — Принеси хотя бы пуговицы.
Похороны не удаются. Все выпачкались в грязи, простужены, весь обряд кашляют. К лежащему в гробу Димко протискивается Битман-младший с букетом в руке. Он отрывает последнюю пуговицу, и ветер треплет красную полу безрукавки. Гроб быстро заколачивают и относят к неглубокой могиле. Когда хор Лоло затягивает прощальную, начинает хрипеть местное радио, объявляя о прививке собак против бешенства. На этом местные новости кончаются.
— Ну стоит ли благородно жить? — выкрикивает исстрадавшийся Лоло и уходит в усадьбу.
Яро после этих тягостных похорон остается на кладбище, отыскивает памятник со своим годом рождения, к которому уже давно подсадил ивовую ветку. Заросшую могилу никто не обихаживает, плачет над ней лишь молодая ива.
Яро смотрит на маленького Битмана, который несет Феро Такачу пуговицы Димко, и думает о том, что надо бы убить его, ведь только он, Яро, знает, какое это чудовище, но следом говорит себе: ладно, внуки вернут наши долги.
Уходит с кладбища и могильщик Правда, сетуя, что ненастье не наступило раньше. В холодную погоду покойник пролежит и неделю.
Ивета после похорон сразу в сильном жару слегла. Все деньги за дом, что остался под плотинным озером, она отдала сыну на опыты, а сама пошла в дом для престарелых. В институте не было тогда достаточных средств для ученого, а до великого открытия оставался один шаг. Когда деньги кончились, ученый сын в ужасе узнал, что это открытие уже полгода назад сделано в Софии и что смелую гипотезу его методикой подтвердить не удалось.