Современная словацкая повесть

— Лишь бы мир был на земле, лишь бы дети не умирали, лишь бы они подольше нас, стариков, пожили, — говорит мать скорее себе самой, чем дочери.

— Связался с какой-то шлюхой! С официанткой! Я ему говорю: удушу, если что натворишь… — негодовала Зузанна.

— Кто? Тибор?

— При чем тут Тибор? Наш сопляк!

— А я уж испугалась, думала, Тибор, — облегченно вздохнула мать.

— Уж лучше бы Тибор! — непроизвольно вырвалось у Зузанны.

— Замолчи! — осадила ее мать.

— Я ему говорю: удавлю собственными руками… А знаешь, что он мне на это? — Дочь с отчаянием посмотрела на мать. — Знаешь, что ответил этот молокосос? — Дочь на мгновение умолкла, переводя дыхание, и тихо добавила: — И в самом деле удавила бы!..

— С чего ты взяла, что он ходит со шлюхой! — урезонивала ее мать. — И если он с кем-то дружит, почему это надо видеть в черном цвете, может, дружба сама собой прекратится…

— Он же такой глупый, еще молоко на губах не обсохло! Ой, боюсь, мама, я этого не переживу! — всхлипнула дочь.

— Пусть даже она официантка, что из того? Зачем же ее сразу в шлюхи записывать? — Мать осуждающе посмотрела на дочь.

— Не в этом дело, мама, не только в этом… — Зузанна вся сжалась в комок. — Мне даже страшно сказать… — Дочь шмыгнула носом. — Ты знаешь, с кем он, паразит, таскается, знаешь — с кем?! — Лицо дочери болезненно скривилось.

— А ведь мы тебе не мешали, вспомни. Хотя ты совсем девчонка была. И Тибора мы тоже не знали, и разговоры о нем ходили не самые приятные…

— Тогда было совсем другое, мама, совсем другое! А этот наш идиот нашел себе внучку Банди! — простонала она с такой горечью, что у матери мороз пробежал по коже. — Внучку Банди! Банди! — повторила Зузанна, и уже не было такой силы, которая помешала бы ей разразиться давно подкатившими к горлу рыданиями.

Тут уж и мать замолчала — да, лучше спокойно, без слов переждать, пока эта новость не уляжется в голове… Так внучку Банди, но какую? Их ведь у него по меньшей мере дюжина… Впрочем, какая разница, ясно, что из самых младших. Понравилась, значит, ему внучка Банди, но все же которая, которая… Хотя это не имеет значения, та или другая, все они внучки Банди, ах ты боже мой, что же сказать дочери, наверное, лучше пока ничего не говорить, надо сначала самой как-то переварить эту новость…

Стоит выйти на веранду и заглянуть поверх дощатого забора, сразу бросится в глаза низкая, будто вросшая в землю, обшарпанная лачуга, раздражающая кривыми, покосившимися стенами. Она стоит на другой стороне улицы, через три двора от дома Вондры. В этой крошечной халупе, встав у которой на цыпочки взрослый человек может дотянуться руками до крыши, жил слепой цыган Банди с выводком своих черномазых дочерей и единственным сыном, названным в честь отца Банди; сын, однако, не пережил отца, погиб рано, совсем молодым, кажется, осенью пятидесятого, да-да, именно тогда она Владека отняла от груди, — так вот, той самой осенью и зарезали молодого Банди валашские цыгане, из тех, что и по сей день живут на другом конце города, зарезали за то, что он влюбился в одну их красавицу — Ибою, в их цветочек лазоревый, которая уже давно была сосватана за другого… Полюбил он Ибою, не побоялся их угроз, но ничего не добился, только бритвой его по горлу полоснули; получил свое Банди, отродье музыкантское! Так, наверное, думали о нем валашские цыгане, когда обагрили руки его кровью… Как же тогда плакали, как причитали на Сиреневой улице!..

Слепой Банди, уж десять лет прошло, как смолкла твоя скрипка, а дочери твои уже тогда — и даже последняя, младшенькая, оставшаяся вдовой после того, как светловолосый ее муж утонул за городом в оросительном канале, куда он в одно знойное лето, разомлев от жары, бросился освежиться, — уже тогда разлетелись по свету кто куда, продав халупу хромоногому живодеру, что и посейчас в ней живет.

— Так скажи мне что-нибудь, посоветуй! — умоляла в отчаянии дочь.

— Перестань убиваться, — осторожно начала мать. — У некоторых дочек Банди образованные дети, живут в Чехии, в Братиславе, среди таких, как мы, и кто теперь скажет, откуда они родом…

— Да, ты мастерица утешать!

— А та, с кем он дружит, чья дочь? — спросила мать после минутного раздумья.

— Она дочка той, что оставалась с отцом до самой его смерти, дочка той вдовы.

— Мерины?

— Да, Мерины, — прошептала Зузанна. — Ровесницы Феро…

— Так, — кивнула мать. — Кажется, я помню ее дочку, да, помню…

Мать действительно ее знала, ведь каждый день видела эту девчушку на улице вместе с другими детьми, лет до восьми она проказничала у них под окнами. И Лацко — Зузанна иногда просила мать присмотреть за ним, иногда мальчик неделями жил на Сиреневой улице, — тоже носился как угорелый с этими сорванцами, хотя сколько раз ей дочь выговаривала, что нельзя мальчика отпускать со двора, в общество этих дикарей, упаси бог, наберется от них всяких гадостей! Да разве за ним уследишь?

— Та девочка в отца пошла, волосики у нее светлые. Как-то год назад встретила ее в городе, она еще со мной поздоровалась, — вспомнила мать.

— Она внучка Банди! — взорвалась дочь. — Нечего мне зубы заговаривать!