Современная словацкая повесть

В повести «Черные дыры» эта тема заявлена в самом названии. Загадочные, непроглядные ямы в космическом пространстве, образно названные черными дырами, — это и пропасти между людьми, утратившими способность к взаимопониманию, способность открываться навстречу друг другу. Человек же, обреченный на одиночество, не может быть полноценной личностью. Жизнь для себя и на себя ведет к тотальному опустошению души, к ее безвременному отмиранию. Это и произошло с героем повести — человеком внешне активным, предприимчивым, сколотившим удачливыми маклерскими операциями на черном рынке недвижимостей целое состояние. Мы знакомимся с героем в тот момент его жизни, когда он узнает о том, что неизлечимо болен раком. Эта кризисная ситуация ожидания смерти не раз использовалась в мировой литературе; в качестве одного из примеров можно назвать хорошо известный у нас роман польского писателя Е. Ставиньского «Час пик». Но если герой Ставиньского испытывает перед ликом надвигающейся смерти глубокое душевное прозрение, то в повести Гудеца ничего подобного не происходит. Герой «Черных дыр» практически ни в чем не меняет своих привычек, и учащающиеся приступы болезни не могут всерьез поколебать автоматизма его поведения. Он уже не в состоянии задуматься о смысле своей ускользающей жизни, а мысль о памяти, которая останется после него на земле, не простирается дальше заботы о распределении между своими бывшими женами сбережений, хранящихся на сберкнижках. Его непривычные, робкие попытки поделиться с кем-нибудь своими тревогами кончаются неудачей. Никто не склонен вникать в его личные переживания. Деньги, ради обладания которыми он пожертвовал всем прочим, составлявшие до сих пор единственное содержание и цель его жизни, бессильны вернуть то, что он давно и безнадежно растратил.

Повесть написана от лица героя. Врач по профессии, Иван Гудец сдержанно передает картину постепенного обострения болезни — она служит лишь фоном для внутреннего самораскрытия личности. «Потерпевший крушение по собственной прихоти», — однажды иронически отозвался о герое его приятель. В контексте повести эта фраза обретает значение горькой, обобщающей эпитафии.

Усиливающееся внимание современной словацкой прозы к проблемам нравственности, к духовному содержанию жизни, к анализу подвижного и многообразного соотношения человека и общества всецело отвечает потребностям времени. Аналогичные проблемы волнуют и нас, особенно в последние годы, когда концепцией перестройки была подчеркнута неповторимая значимость каждой человеческой личности, призванной внести посильный вклад в общее дело совершенствования социалистического общежития. Думается, что однотомник повестей словацких писатели найдет в нашей стране заинтересованного читателя.

Ю. Богданов

Альфонз Беднар ЧАСЫ И МИНУТЫ

Alfonz BEDNÁR, 1956, 1980

Hodiny a minúty

© Alfonz Bednár, 1956, 1980

Перевод И. Богдановой

С кошицкого аэродрома поднялся в воздух самолет, двое в нем осмотрелись, увидели друг друга и оба сделали для себя ужасное открытие — что он жив, что она здесь.

Инженера Митуха бросило в дрожь от страха, какого он никогда не испытывал, не то чтобы очень сильного, но непонятного, и, увидев в иллюминатор, как земля накренилась и уходит вглубь, он нашел в этом некую аналогию с недавним прошлым, на которое уже неохота оглядываться и в котором теперь не все видится отчетливо… Глядя на удалявшуюся землю, он без конца спрашивал себя: значит, она здесь? Не в Германии, не в Америке? Ведь собиралась уехать. Козыряла этим. Что она здесь делает?.. Страх, пусть и не сильный, но какой-то странный и неизъяснимый, имеющий связь не с ним одним, а со многими людьми, заставлял его время от времени поглядывать на эту женщину.

Земля перестала удаляться и выровнялась. Самолет гудел и рокотал звонким мерным голосом, иногда чуть-чуть покачивая крыльями. Белые облачка убегали назад, мелкие и реденькие.

Митух смотрел на Гизелу Габорову.

Она сидела на другой стороне, тремя рядами впереди, отвернувшись лицом к окну. Гизела поразилась, увидев инженера Митуха, но подавила удивление и страх, призвав на помощь самообладание, которое всегда служило ей надежным щитом и от себя, и от других. Прекрасный вид с самолета на землю порой немного отвлекал ее от стучавших в голове вопросов: значит, он здесь? Немцы не поймали его? Он от них ускользнул? И не умер тогда от раны и заражения? А был такой бледный, даже говорить не мог. Это он… Взгляд ее был прикован к бегущему внизу крохотному поезду.

Пассажиры занялись кто чем — одни взялись за газеты, другие закурили, кто-то задремал, там и сям разговаривали, а четверо молодых парней пустили по кругу початую бутылку вина.