Современная словацкая повесть

Общая гуманистическая тональность, присущая этой повести молодого словацкого автора, не подлежит, таким образом, сомнению. И все-таки, думается, далеко не всеми читателями она будет воспринята с безоговорочным одобрением. Некоторые житейские подробности из быта пожилых людей, с откровенной прямотой выписанные Ферко, ситуации, связанные, например, с «обыгрыванием» физиологических слабостей стареющего, немощного организма, могут и впрямь показаться чересчур хлесткими и даже грубоватыми вкраплениями, словно бы заведомо рассчитанными на эпатирование общепринятых «правил хорошего тона». Повести, пожалуй, действительно присущи подобного рода художественные издержки. Можно предположить, что они обязаны своим происхождением острополемической позиции писателя, стремящегося всеми, в том числе и самыми «сильными» средствами «разбудить» читателя, вывести его из летаргии безучастия, заставить активно задуматься над коренными причинами неблагополучия в данной конкретной сфере человеческого общежития, стыдливо оттесняемой, как правило, на периферию общественного сознания.

Жесткая, коробящая нелицеприятность тех или иных деталей, дразнящая непричесанность речи персонажей, всяческие «соленые» словечки — все это, однако, идет от жизни, сознательно заострено автором против сентиментально-мелодраматических опусов, до сих пор зачастую лишь беззастенчиво эксплуатировавших и профанировавших деликатную тему старости в современной литературе. Отголоски гоголевского смеха сквозь невидимые миру слезы можно уловить на многих страницах повести. Писатель не делит своих пожилых героев на отрицательных — положительных. Кто-то из них на старости лет лишился домашнего очага и покоя отчасти и по собственной оплошности: по недомыслию, по неумению или нежеланию вовремя подумать о будущем. Сейчас они все для него — потерпевшие крушение люди, в глубине души мечтающие лишь о последней предзакатной душевной гармонии. Каждый представляет ее по-своему и по-своему тянется к ней. Старый Яро, к примеру, безмерно утомившийся от городской суеты и бесконечных интеллектуалистских ристалищ, мечтает о психофизическом согласии с самим собой. А простодушному отцу семнадцати детей, очень трудолюбивому Димко Фигушу, во сне и наяву мнится поле золотистого проса как живое олицетворение достатка и покойного счастья. Он умер, так и не успев отведать на прощание пшенной каши из злака, выращенного собственными руками:

«Вы видите это просо? Налитые метелки склоняются к земле, полные желтых зерен…»

Иван Гудец относительно недавно вошел в литературу, но без его рассказов, повестей и романов было бы уже трудно представить себе сегодня облик современной словацкой прозы. «Грешные похождения одиноких мужчин» (1979), «Каков на вкус запретный плод» (1981), «Черные дыры» (1985) — это произведения, в которых дается особый, ранее не представленный срез действительности. Словацкая литература в соответствии с условиями национального бытия всегда была традиционно сильнее в изображении жизни деревни. Лишь в последние десятилетия, в связи с бурным процессом индустриализации и повсеместного приобщения к плодам научно-технического прогресса, проблематика города стала все заметнее проникать на страницы художественных произведений. В этом смысле И. Гудеца можно считать одним из типичных представителей новой волны в словацкой прозе. Это уже насквозь «городской» житель и писатель — по тематике творчества, мироощущению, по иронической и самоиронической дистанции, неизменно окрашивающей повествование, по полному отсутствию, наконец, смутных ностальгических воспоминаний об утраченной естественной простоте и стабильности деревенского образа жизни. Резко возросшая сложность человеческих взаимоотношений является для него реальным объективным фактом, не заслуживающим специального обсуждения. Вечерняя Братислава с ее улицами, заполненными толпами людей, с огнями витрин, с бесчисленными винарнями и кафе, где можно посидеть с приятелем или приятельницей и потолковать о всякой всячине, — это естественная среда обитания героев Гудеца. Они объясняются на городском арго, и не надо искать глубинного смысла во взаимообмене очередными модными словечками. Человек, натянув на себя защитную оболочку расхожих банальностей, тщательно укрыл от посторонних глаз свое внутреннее «я». Люди могут часто и подолгу общаться друг с другом, могут даже жить одной семьей и тем не менее субъективно чувствовать себя бесконечно одинокими, лишенными радости взаимного узнавания и душевного тепла.