Современная смерть. Как медицина изменила уход из жизни

Мать пациента и остальные его близкие оказались набожными христианами, так что палата Дэвида была украшена предметами культа. Эти люди как в прямом, так и в переносном смысле цеплялись за свою веру в надежде, что кресты и фигурки придадут им сил. Сопровождаемая соцработником отделения интенсивной терапии и капелланом больницы, мать Дэвида задавала вопросы, на которые никто из нас не знал ответов. Чувствует ли он что-либо? Слышит ли он? Осознает ли хоть что-то? Знает ли о нашем присутствии?

Врачи встретились с семьей и высказали свое мнение, что повторная остановка сердца в нынешнем состоянии Дэвида почти наверняка будет означать конец и что проведение сердечно-легочной реанимации в этих обстоятельствах было бы совершенно бесполезным и потенциально вредным. Родственники согласились, что СЛР проводить нельзя. С их точки зрения, еще одна остановка сердца стала бы выражением Божьего промысла и поспособствовала бы переходу Дэвида в Царствие Небесное.

Однако, за исключением СЛР, семья хотела, чтобы были предприняты все остальные меры. Даже не надеясь на полное выздоровление, близкие Дэвида стремились сделать все возможное для поддержания его жизни. Они потребовали от врачей проделать отверстие в его шее и ввести в легкие интубационную трубку; еще одна трубка, для искусственного питания, вела к его животу.

Разумеется, учитывая неспособность Дэвида общаться, мы полагались на то, что его желания будут выражаться родственниками, однако зачастую им было непросто отделять его мнение от своего. Его мать рассказала, что ему не нравилась даже процедура диализа и что его бы очень расстроило подключение к аппарату ИВЛ. Но она не могла найти в себе сил прервать какие-либо из введенных нами мер, поскольку это означало бы «убить» его. Его близкие понемногу осознавали тяжесть сложившегося положения и уже говорили о Дэвиде в прошедшем времени. Его мать часто упоминала, что молит Бога разрешить ей поменяться местами с сыном. Тем не менее однажды она призналась соцработнику, что ожидаемым ею чудом стала бы смерть Дэвида, кладущая конец всем его страданиям.

С того момента, как Дэвид поступил в наше отделение, а я стал его лечащим врачом, члены его семьи выработали целый ритуал: они непрерывно сменяли друг друга на стуле у его постели, смачивали его губы специальной губкой и читали ему Библию, пока его совершенно отсутствующий взгляд был направлен в никуда. Он находился в устойчивом вегетативном состоянии, и, по мере того как неделя следовала за неделей, у него начинали накапливаться осложнения. На его спине образовалась огромная зияющая язва диаметром с футбольный мяч, которая доходила до самого таза. Его костный мозг полностью утратил способность к кроветворению, так что Дэвиду требовались практически ежедневные переливания крови.

Шли недели; каждый день поутру мой интерн заходил к нему в палату, прикладывал к его груди стетоскоп, надавливал на живот, светил в глаза, громко произносил его имя и растирал ему грудь. Все это делалось без каких-либо надежд на то, что это имеет хоть какой-то смысл или будет хоть чем-то отличаться от бесчисленных осмотров, проведенных ранее. Интерн делал запись в медицинской карте, обновлял результаты анализов и доливал электролитный раствор.

Наконец наши последующие шаги в отношении Дэвида стали темой одного из еженедельных собраний по вопросам смертности, где обычно обсуждались лишь самые трагичные истории и самые ужасные исходы. Идея перевести его в реабилитационный центр оказалась трудноосуществимой. Начнем с того, что подобные учреждения требовали, чтобы у пациента был законный опекун. Хотя в этом случае никто особенно не спорил, что им должна стать его мать, это предполагало составление массы документов, бесконечный обмен электронными письмами и долгое ожидание судебного заседания. В итоге суд принял решение назначить опекуном мать, и мы начали готовить его к переводу в реабилитационный центр, где он, скорее всего, провел бы всю оставшуюся жизнь.

В тот же самый день, когда мы заканчивали работу и ожидали окончания смены, мой интерн подошел ко мне в довольно растрепанном виде и сказал:

— Вы не поверите, что сейчас произошло.

— Что? — спросил я.

— Дэвид только что сказал мне: «Здравствуйте, доктор!»

Я снисходительно посмотрел на интерна, но выражение его лица свидетельствовало, что это была не шутка. Через несколько мгновений я уже стоял у дверей в палату Дэвида, натягивая желтый комбинезон. Дэвид был окружен членами его семьи, которые хором молились. Его лицо было повернуто к двери, и он смотрел в моем направлении пустым взглядом, когда снова произнес: «Здравствуйте, доктор».

Его состояние нельзя было назвать полностью нормальным. Его реакции были непредсказуемыми и не более чем эпизодическими; временами он повторял одно и то же; он был способен выполнять лишь самые простые команды. У него было мало общего с тем человеком, который обратился в больницу много недель назад.