Современная зарубежная проза

Когда так говорит человек, сделавший много злого, его можно понять: тяга к небытию – просьба избавить от суда, дать полностью уйти от мира, не быть подсудимым. Но Борхес – не злодей. Его безупречный ум, давший неповторимую жизнь многим образам, мог бы стремиться к продолжению, мог бы и страдать от перспективы растворения в пространстве чуждом ума. Зачем все эти знания, что делать с культом книги и с самой библиотекой, раз библиотекарь обречен да еще принимает свою судьбу как справедливый дар, не стремясь отыскать «Книгу Книг»?

В стремлении захватить вечность, сделать ее своей аргентинский писатель находит нечто эгоистическое, поспешное и непродуманное, заключающееся в согласии навеки остаться наедине с собственной памятью, с личным прошлым, далеким от совершенства и полноты. «Было бы ужасно оказаться вечным, так и существовать Борхесом. Я устал от себя, от своего имени, от своей известности и хотел бы покончить с этим», – пишет автор «Бессмертия», сближаясь с буддизмом, тут же отталкиваясь от идеи перевоплощений и оказываясь рядом с Шопенгауэром, который любил Восток, но сумел заглянуть «за буддизм» и обнаружить идею воли к жизни, не нуждающуюся в учении о реинкарнации. Этой силе, «прокладывающей путь сквозь материю и даже наперекор материи», следует сказать «нет». Тогда каждая фраза, посвященная вечности, будет новым этапом окончательного успокоения: «В заключение скажу, что верю в бессмертие, но не индивида, а мира. Мы бессмертны, были и будем бессмертными. Исчезает тело, но остается память. Исчезает память, но остаются дела, труды, поступки – вся эта чудесная частица мирового целого, о котором мы так и не узнаем, и хорошо, что не узнаем». Пока еще остаются слова о том, что «в каждом из нас – все жившие до нас на свете», что настоящее бессмертие «обойдется без случайных фамилий и имен, обойдется без наших воспоминаний». И приходит мысль о том, что верить в то или иное религиозное бессмертие значит превращать вымысел в реальность, принимать фантастику как образцовую правду.

«Зачем всегда цепляться за прошлое? По-моему, это литературщина», – размышляет Борхес в предчувствии покоя. Да и есть всего лишь один человек, с которым, судя по всему, не может случиться ничего плохого. Ни молитвы, ни упования ничего не добавят к его участи. Об этом – стихотворение «Ты»: «Только один человек на земле рождался, только один человек на земле умирал. <…> Один человек умирал в больницах, на кораблях, в непосильном одиночестве, в привычной, родной спальне. Один человек видел необъятный рассвет. Один человек чувствовал свежесть воды, вкус плодов и мяса. Я говорю об одном, о единственном, об одиноком навеки». «…Все создано из будущего пепла / <…> Какое счастье быть неуязвимой / Водою Гераклитова потока / И вьющимся огнем, но в этот день, / Который длится и не иссякает, / Я чувствую, как вечен и недолог», – читаем в стихотворении «Адамов прах», утверждающем антиномизм борхесовского бессмертия.

Это совсем не значит, что «единый человек» всегда будет радоваться весне. У мира Борхеса, близкого мирозданию Екклезиаста, есть все признаки осени, которая проецируется в будущее, знакомя читателя с образом закатной культуры. В «Утопии уставшего» мудрость жизни, переполнившая мир, становится его отрицанием. Будущее победило конфликты, нет больше войн, как и различий между народами. Никого не интересует ни прошлое, ни грядущее. Зачем разные языки, когда есть возрожденная для последнего единства латынь? Нет хронологии, нет истории, в школах учат сомневаться и забывать, ведь реальность уже ничего не значит. Пропали имена, отсутствуют события. Жизнь безымянных людей длится века, но за них нет шанса прочитать и десяток книг, потому что важно не читать, а перечитывать. Нет болезней и случайной смерти. Человек, давно ставший господином своей жизни и смерти, занимается искусством, философией, математикой или играет сам с собой в шахматы. «Не вижу смысла приумножать человеческий род. Кое-кто считает, что человек есть орган божества, которое с его помощью познает вселенную, но никому с достоверностью не известно, существует ли подобное божество. Кажется, сегодня на повестке дня постепенное или разовое самоуничтожение человечества», – без всяких эмоций сообщает рассказчик из будущего перед тем, как отправиться в «башню с куполом», которая оказывается крематорием, решающим последние проблемы. В памяти остаются «твердые, бледные черты», высокий рост, «длинные и тонкие пальцы» уходящего, а также предчувствие снега, который вот-вот пойдет и закроет собой мир, оставивший всякое сопротивление.