Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

В работах С. И. Тхоржевского немало спорного. К примеру, в книге «Стенька Разин»[222] он отказывает возглавлявшим восстание донским казакам в освободительной миссии на том основании, что они, по его словам, были рабовладельцами: вели торговлю захваченными ими в плен людьми на невольничьих рынках. Здесь С. И. Тхоржевского смутило то, что не смущало, скажем, автора знаменитой «Утопии» Томаса Мора. В придуманном им идеальном и справедливейшем государстве все грязные и трудоемкие работы, как известно, исполняли рабы.

Историографию крестьянской войны в России последней трети XVII в. невозможно представить себе без талантливых работ Б. Н. Тихомирова — безвременно погибшего брата виднейшего советского историка академика М. Н. Тихомирова. Разинское движение было одним из основных направлений его исследования[223]. Он занимался проблемами источниковедения и историографии этой темы, дал очень динамичную и интересную картину событий 1667–1671 гг., пытался вскрыть основные противоречия в ходе борьбы, установить соотношение стихийного и сознательного в действиях повстанцев, соразмерить лозунги разинцев с возможностью их реализации, подробно изложил ход восстания на Слободской Украине и т. д.[224]. Увлеченность теорией «торгового капитализма» М. Н. Покровского, участником семинара которого в Комакадемии он был, конечно, не могла не наложить отпечаток на труды Б. Н. Тихомирова, но при всех его заблуждениях ему тем не менее удалось вывести изучение второй крестьянской войны в России на новый уровень и существенно углубить ее научное понимание.

На фоне репрессий и идеологического террора, грязных и разнузданных кампаний по разоблачению очередного мнимого агента мировой буржуазии постановление 1934 г., много лет считавшееся поворотным в развитии исторической науки и именно в таком плане освещавшееся в историографии[225], представляется не менее формальным и догматическим документом, чем сталинская конституция. Но, хотя курс гражданской истории и подгонялся под историю ВКП(б), а преподавание истории было политизировано и утилизировано до предела, если не до абсурда, после постановления партии и правительства 1934 г. наблюдается заметное оживление исторических исследований, открываются истфаки, выходят монографии, часть из которых и сегодня далеко не во всем морально устарела. Но таких, увы, меньшинство.

Отличительная черта литературы о разинском восстании 30-х годов — преобладание научно-популярных работ, изданий и брошюр для массового читателя. К их числу можно отнести книги Н. М. Дружинина, Е. В. Георгиевской-Дружининой, М. В. Нечкиной, 3. И. Михайловичевой[226]. Проявлением народной борьбы на местах посвящены исследования Д. Е. Кравцова, Г. С. Губайдуллина и др.[227]. Как правило, они основаны на свежих архивных находках и содержат немало новых данных. Так, Д. Е. Кравцов значительно расширяет круг сведений о вспышках социального протеста на Украине накануне крестьянской войны, проливает свет на взаимоотношения С. Т. Разина и гетмана П. Дорошенко, на совместные действия донских и запорожских казаков. Он даже приходит к выводу, что трудно определить, где следует искать начало разинского движения и его застрельщиков — на Дону или в Запорожской Сечи, поставляет этот вопрос открытым[228].

Ощутимую лепту в изучение второй крестьянской войны внес М. Н. Сменцовский — крупный знаток литературы по этому вопросу. Им осуществлен поистине подвижнический труд: собраны воедино все известные на то время названия (всего, свыше 500), в которых прямо или косвенно освещаются, затрагиваются или даже просто упоминаются в заслуживающем внимания контексте события 1667–1671 гг.[229]. Составленная М. Н. Сменцовским по разинской теме аннотированная библиография — это внушительный свод сведений не только о книгах, статьях, очерках. Он включает в себя любые отклики на восстание вплоть до мелких газетных заметок и отдельных произведений литературы и искусства, отображающих дни повстанческой вольницы. Указатель Сменцовского ни в малой мере не утратил своего значения и стал сегодня необходимейшим путеводителем для всех, кто решил всерьез углубиться в изучение второй крестьянской войны в России.

Усилия советских историков наверняка увенчались бы еще более плодотворными результатами, если бы на историческую науку не обрушились столь страшные удары, что и само ее существование казалось весьма проблематично. В 30-х годах еще острее и резче, чем в 20-х, дают о себе знать категоричность и нетерпимость к иному, кроме официального, санкционированного сверху, мнению, все чаще и чаще их тональность приобретает зловещий обличительно-разоблачительный оттенок, и постепенно место научных споров заступает огульное охаивание, критика ради критики[230]. Отпечаток этого подхода лежит и на материалах уже упоминавшегося совещания 1933 г. по вопросу о крестьянских войнах[231].