Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

Обратившись к изучению разинского восстания, Фирсов четко выяснил его географические рамки, охарактеризовал не только социальные низы тогдашнего русского общества, но и широкие слои национальных меньшинств. Разумеется, определенный задел в этом плане уже был, но не подкрепленный столь богатым и убедительным конкретным материалом, который обобщил и сконцентрировал Н. Н. Фирсов.

Автора буквально завораживает былинный размах личности С. Т. Разина. Он называет его одним «из тех самородков, которые иногда выбрасываются из таинственных недр народной жизни на ее поверхность». Однако, характеризуя роль С. Т. Разина в событиях 1667–1671 гг., Н. Н. Фирсов явно утрачивает чувство меры. Так, он приписывает повстанческому вождю такие запредельные свойства, как магнетизм и проч., что якобы позволяло ему оказывать могущественное и неотвратимое влияние на толпу. В нее вселялся «разинский дух», который войдя в «коллективную психологию народа», продолжает проявляться и много лет спустя и представляет собой неотъемлемую составную часть «разиновщины». Под последним понятием автор, по его словам, имеет в виду не только «известный исторический факт, но и определенный комплекс чувств и стремлений, вызываемый живущими в народе воспоминаниями о знаменитом вожде „голи кабацкой“».

Но был и иной лик бунтарства, лишенного слепой, а потому и наивной народной стихийности, — бунтарства, пронизанного жесткой волей, неумолимой рациональной направленностью переустройства жизни на казацких уравнительных началах. Это уже страшило и пуще всего возмущало Фирсова, так как абсолютно не отвечало его политическим идеалам мелкого буржуа и было, с его точки зрения, грубым нарушением неведомого человеку, неподвластного ему тока бытия[208]. Фирсов с тревогой пишет о том, что «разиновщина» была направлена не только против бояр и дворян, но и против всех имущих людей, против частной собственности. Исходившую от повстанцев угрозу частной собственности он объявляет «социалистическим началом». Вообще же сочинения Н. Н. Фирсова во многом эклектичны. Скажем, либерально-народническая трактовка уживается у него с оценками в официально-охранительном духе.

Трудно, конечно, объять всю огромную дореволюционную литературу, посвященную разинскому восстанию. Одна только библиография ее занимает несколько десятков страниц и включает не менее четырехсот названий. Причем, как бы методологически несовместимы ни были досоветская и советская историография, все же перечеркивать и умалять значение более чем трехвекового изучения разинской темы неправомерно. Тем не менее в работе И. В. Степанова мы сталкиваемся именно с такой несправедливой оценкой. «Трактовка восстания дворянско-буржуазной историографией, — пишет он, — общая концепция понимания его, далекая от исторической природы и искажающая ее, не содержали ничего положительного, подлинно научного, достойного последования советскими историками»[209].

Дворянские и буржуазные историки, по мнению И. В. Степанова, не видели в восстании Разина «выражения классовой революционной борьбы крестьянства…»[210]. Так-то оно так. Но насколько уместно предъявлять авторам, жившим и творившим по преимуществу в середине XIX — начале XX в., те методологические требования, которым они в силу исторических условий никак не могли отвечать? Ведь это, примерно, так же нелепо, как корить человека каменного века в том, что он не пользуется железными орудиями. К тому же в дооктябрьскую эпоху весьма точные и рациональные оценки по поводу народных движений были высказаны не только представителями социалистической мысли. Мало того, в трактовке последних нередко возобладали затуманенные романтическими иллюзиями и народническим умилением воззрения (кстати, как должное воспринятые советской историографией).

И еще. Марксизм провозгласил, что человек есть мера всех вещей. Однако в нашей истории исторической науки так сложилось, что, пристально вглядываясь в развитие теории, тех или иных концепций, мы подчас теряем из виду «ментальные» аспекты драмы людей и идей и тем, конечно, очень обедняем историографическое исследование. Ведь склад мышления, стиль жизни, установки, характерные качества ученых людей отнюдь не нейтральны по отношению к их творчеству. И знание всего этого, вне всякого сомнения, существенно обогатит историографический поиск, позволит лучше понять мир идей того или иного автора, поможет обнаружить в его научном наследии новые неожиданные грани.

Думается, советская историческая наука со временем восполнит пробелы в этой области.

Советская историография крестьянской войны под предводительством С. Т. Разина Вчера, сегодня, завтра