Современное искусство

По большей части она повторяется: мыло, цветы из сада, стихи, только не современных поэтов. Они наведут Софи на мысли о муже, и она огорчится: его книги не продаются. Нанять поместительный фургон, такой, чтобы в него вошло инвалидное кресло, купить настольную лампу. Призвать Сэма: он поможет высаживать-усаживать Софи.

— Который час?

— Без двадцати пяти восемь.

— Позвоню ему в четверть девятого. — Белла смотрит в окно — там жирная рыжая птаха тащит из земли червяка. — Вы знаете, что такое йорцайт?

Лиззи качает головой.

— Годовщина смерти — вот что это. Сегодня двадцать восемь лет, как погиб мой муж.

— Мне очень жаль.

— В старости вы и не вспомните, отчего сегодня утром плакали. Не будете тосковать ни по молодости, ни по ушедшим возлюбленным, ни по чему такому. Все это уже не будет ничего для вас значить. Что следовало сделать, а вы не сделали — вот что будет вас мучить. Вот чего вам никогда не избыть.

— Мы не делаем того, что должно делать, и делаем то, чего делать не должно. И нет в нас крепости.

— Кто это сказал?

— Это «Книга общих молитв»[101], — объясняет Лиззи и понимает, что Белле это ничего не говорит. — Англиканский молитвенник. Первая версия.

— Повторите-ка еще раз.

Лиззи повторяет.

— Выходит, христиане всегда это знали.

— И все же, что мне делать? — спрашивает Лиззи. — Сейчас я вот о чем.

— Для начала помогите мне одеться. К приходу этого типа я должна быть в форме.

К десяти все в сборе: Белла величественна в кирпично-красном балахоне, чуть менее поношенном, чем другие; Сэм готовится тянуть трос для подъемника, Нина — тушить баранину, которую, по ее мнению, пора пустить в дело; Пол — помогать Сэму, тот, когда ему сказали, что Пол еще не встал, расхохотался и пошел его будить.

— Вчера мы заглянули в парочку-тройку баров, — сообщает он.

Пол особо предупредителен к Белле: взахлеб рассказывает ей о выставке Караваджо в Метрополитене. На Лиззи он и не смотрит.

В половине двенадцатого Сэм объявляет, что подъемник закончен и кресло, которое он смастерил из лиственницы и вишневого дерева, можно будет приладить уже завтра утром.

— Хочешь смотаться по-быстрому на мыс? — спрашивает он Пола и обращается к Лиззи: — А сегодня его выпустят из дому?

— Он волен идти, куда ему заблагорассудится. — Тон у Лиззи ледяной.

— Он поспеет к обеду, я доставлю его загодя.

Но Лиззи уже поднимается по лестнице в ванную и там с минуту, не меньше, рассматривает себя в зеркале. Во всяком случае, вот она, с виду человек как человек: глаза, нос, губы, волнистые волосы цвета ванильной ириски. Легкий намек на морщины, как вестник из будущего: они оповещают, что жизнь скоротечна, ей отпущен некий срок, и часть его минула. А потом она слышит, как по подъездной дорожке громыхает грузовичок Сэма, прислоняется к зеркалу и закрывает глаза.

Пока она ополаскивает лицо, в одиннадцать сорок восемь звонят в дверь. Кто-то, по всей видимости Нина, пересекает прихожую; глухо доносится мужской голос; по половицам постукивает Беллина палка. Затем задвижная дверь в гостиную — она всегда нараспашку — со стуком закрывается. Лиззи прокрадывается вниз, выскальзывает из кухонной двери, держит путь к берегу, где ей так и не удалось побывать с Полом. Ясное синее небо, ослепительно-яркое солнце, на подъездной дорожке припаркован красный «ягуар» с кожаными сиденьями; хромированные детали слепят глаза. И Лиззи осеняет: а ведь люди могут находить отраду даже в спортивных машинах, раньше ей это не приходило в голову.

Минут через десять за поворотом дороги открывается залив, с берега несется детский крик, и тут на голову ей падают тяжелые капли дождя. Солнце печет по-прежнему, но волосы у нее намокли, и от грибного дождя приходится спасаться, пусть убежище это и никудышное, под чахлой сосной. И вот уже с берега мчат, похватав книжки, ребятишек и одеяла, пляжники, поворачивает восвояси и она, собирается прошмыгнуть наверх, укрыться в своей комнате. Однако, когда она подходит к дому, на подъездной дорожке впритык к «ягуару» уже стоит грузовичок Сэма, а из открытого окна доносятся голоса.

Сначала голос с английским акцентом:

— Вы что, не понимаете, у нас с мисс Прокофф серьезный разговор?

Затем голос Пола:

— Давай уйдем.

Дальше Беллин:

— Не уходите, мне вы не мешаете. Что до меня, то наш разговор окончен.

И снова голос англичанина:

— Я отказываюсь верить, что вы и впрямь этого хотите.

— Как бы то ни было, они точно так же вправе оставаться здесь, как и вы, — говорит Белла. — И не вам решать, кому уходить из моего дома, а кому не уходить.

— Вот вы там, вы, по-видимому, человек вменяемый. Почему бы вам не увести вашего друга и не оставить нас наедине?

И снова голос Пола:

— А ну полегче. Человек вменяемый. Вы что себе позволяете? Тоже мне гордый бритт.

— Ушам своим не верю. Вопиющая наглость.

А это Сэм:

— Вы что, оглохли, не слыхали, что хозяйка сказала. Мы точно так же можем здесь оставаться, как и вы. Тоже мне гордый бритт. — Он смеется резким, кудахчущим смехом. — Что бы, кстати, это значило?

— Так нас, англичан, в надсмешку называют.