Но зато в избытке были деньги. Я навещал больную мать все эти годы примерно 1 раз в месяц. Больше никак не удавалось. Все время был занят делами. Матери уже было 80 лет, и последние годы она сильно болела. И практически из дома никуда не выходила. И все это время ей нужны были дорогие лекарства. В больницу хорошую, без денег не попадешь. И лечить хорошо без денег никто не будет. А когда ее болезнь перешла в рак, стало еще хуже. Пришлось вызывать врачей-специалистов к ней домой. А это – дорого стоит. Сестра свою мать очень любила. И готова была отдать для ее лечения последнее. А последнего как раз у нее и не было. Я же, видя свои расходы, обсудил всё со своей женой. Она у меня женщина очень и очень практичная. Даром шага не сделает. Была суховата на сердечность и чувства. И к матери моей за последние годы, что она болела, даже близко не приезжала. И так детей наших воспитала. Зачем богатым внукам и племянникам с бабкой-старухой и нищей теткой знаться? Прибыли никакой. Одни только хлопоты.
И вот мы с женой приняли решение. Я привез к больной матери знакомого нотариуса с готовой бумагой. И мать моя, корчась от раковых болей, выслушала мою слащавую речь: что я много денег вложил в ее лечение. И взамен, за свои расходы, настаиваю, чтобы она подписала завещание, уже заранее мною подготовленное, и отпечатанное. Где и квартира отца, и дача отца после ее смерти перешли мне. Услышав это, мать даже про свою раковую адскую боль забыла. Адскую, потому что переносить ее можно только, принимая болеутоляющие лекарства. И слабым голосом стала умолять меня, что она и доченьку свою любимую не хочет забыть.
«Ведь она нищая, а ты богатый».
Мать дрожащим шепотом, вся в слезах, от волнения, говорила, что она хотела бы завещать квартиру отца – дочери.
«Ты со своими большими деньгами, уже купил себе шикарную квартиру. И можешь при желании и еще квартиру купить. А она, кроме 10 кг картошки, большего купить не может. И часть участка, самую неухоженную, дальнюю, она хотела бы завещать дочке. Ведь участок-то огромный. И она как-нибудь построила бы себе сарайчик. Чтобы можно было бы там ютиться летом со своими детьми. Ведь на этом громадном участке ты и каток для детей построил. И теннисный корт, и оранжереи возвел, и дорожки фигурные с фонарями. Я сестре твоей родной хотела бы дальний кусочек земли оставить. Ведь это ее родина. Она провела здесь детство, юность и много лет до смерти отца. И жила в старом, отцовском доме. После его смерти ты, не спросив никого, сломал его. И построил шикарный особняк себе. И все ключи от дома и всех калиток только у тебя и твоей жены. Сестра, как нищая попрошайка, должна приезжать к себе на родину. Звонить в звонок калитки. И ждать робко. Пустят ее в этот раз, или нет. Ибо там полновластной хозяйкой стала твоя жена. И я хотела бы, чтобы тот кусочек земли, где стоит ее любимая скамейка, был бы маленькой зацепкой за ее малую родину».
Я позвонил жене и все коротко рассказал. Жена рассвирепела.
«Что за соседство у нас будет – нищая родственница со своими нищими детьми и своим нищим сараем»?
И я опять стал попрекать мать:
«Я так много для тебя сделал. Столько денег вложил в тебя. И почему ты не хочешь пойти мне навстречу. А то больше ни копейки не дам: ни на врачей, ни на лекарства».
Мать заплакала. Я сунул ей в дрожащие руки ручку, и она кое-как расписалась, заливая слезами завещание. И сейчас еще на нем темные пятна от ее слез остались.
И в последний раз как-то приехала сестра на свою малую Родину. Позвонила в железные ворота. Жена увидела мою сестру и дала сторожу команду. Сторож вышел к сестре, опустив глаза, и сказал, что на даче никого нет. И ему не велено никого пускать. И если он ослушается, то его уволят. Сестре везло, если я еще был на даче. У меня еще совесть не позволяла не пускать ее на дачу. В памяти моей остались еще обрывки старых воспоминаний. Как когда-то давно, все мы, отец, мать, и мы, их дети, дружно сидели на веранде старого дома, который потом я сломал, и пили чай. И сколько таких детских и юношеских воспоминаний осталось о нашей совместной летней жизни на старой даче! Тогда было все на даче гораздо беднее и скромнее. Но я сейчас только, в чистилище, стал понимать, что на даче главное – это были не доски. А то, что все здесь было пропитано любовью матери и отца к нам. Что наши родители жили очень дружно и любили друг друга. И все атмосфера старой дачи была пропитана этой любовью и дружбой. И дело не в богатом доме, а в богатых душевных отношениях, во взаимной любви друг к другу членов семьи.