Глава 8. Исповедь 7. «Жертвенник любви к ребенку-инвалиду»
Я родила дочку. И с самого детства стало понятно, что дочка не сможет двигаться. Был поврежден позвоночник. А так девочка росла очень смышленой, очень умной. Муж, как только увидел, что ждет его впереди нелегкая жизнь, вырастить и воспитать дочку-инвалида, которая может передвигаться только в коляске – срочно ушел из семьи. Ушел втихомолку, ничего толком не объяснив. Уехал в другой город и канул, как в воду, ни дня не платив алиментов.
Так он исчез из нашей жизни. Из моей жизни. Из жизни дочки. Я дочке никогда не говорила об ее отце. А дочка никогда не спрашивала о своем отце. Его не существовало для нас. Для нашей семьи.
Я родила, мне было 22 года. Вся жизнь была впереди. А какова суровая реальность? Я была красивая, высокого роста. Но замуж войти с больным ребенком я не смогла. Как только ухажер узнавал, что у меня больной ребенок, так сразу же исчезал. Как будто ветром его сдувало. Так что личной жизни у меня не было. Моя личная жизнь – это больная дочь. Работать на полной ставке я не могла. Работу по специальности на полдня найти было трудно. И я работала, где попало. Лишь бы часть дня быть дома.
Так я потеряла не только мужа и надежду на личную жизнь, но и профессию, специальность, которой я училась 5 лет в институте. Теперь вся моя жизнь была заполнена хлопотами, где и как достать деньги на содержание больной дочери. Где и как ее лечить? В какой больнице? У каких врачей? С деньгами всю жизнь было плохо. Я практически всю жизнь недоедала. И последнюю еду отдавала дочке. До перестройки к инвалидам отношение было более человеческим, чем сейчас. Государство было социальным. И помогало тем, кто болен или не может сам себя прокормить.
После перестройки все резко изменилось. Я месяцами не могла найти надомной работы. А если находила, то платили гроши. Все льготы и пособия на больного ребенка как-то сильно усохли. Их еле-еле было видно. Жизнь дорожала. И я была в вечном финансовом цейтноте. Я была у всех в долгах. Не успевала один долг отдать, как залезала в новый. Знакомые уже обходили меня стороной. Хотя у меня был принцип: одолжила, как ни трудно, отдай его.
Несколько раз я даже хотела покончить жизнь самоубийством. Мои силы иссякали. Но мысли о том, что дочка-инвалид останется совсем одна на белом свете, никому не нужная, удерживала меня в самые тяжелые моменты жизни. Я мучительно собирала остатки сил и шла дальше по своей мучительной дороге.
С лечением, с больницей, с врачами тоже было не легче. Бесплатное лечение было малоэффективно. В больницах врачи были равнодушны. Отблагодарить их, и вызвать тем самым в них энтузиазм и интерес к своему горю, я не могла. Денег не было. Хорошо, что течение болезни законсервировалось. И оставалось относительно стабильным.
И единственная радость в моей жизни была моя дочка-инвалид. Она была очень красивая девочка. И напоминала меня в молодости. Я тоже слыла в школе и студенткой самой красивой девочкой. И если бы моя дорогая и любимая дочка не страдала своей недвижимостью, то жизнь моя была бы совсем другой. Сейчас же моя жизнь была полностью посвящена моей дочке-инвалиду. Я искала все возможности, чтобы развить ее таланты. Ноги ей не подчинялись. Тело тоже не очень поддавалось, как и руки. Но у нее был блестящий математический ум и прекрасный голос. Я буквально на коленях, вымолила в социальном отделе бесплатную машину, чтобы ее возили в вокальный бесплатный кружок, где учили пению. Школьный курс я сама с ней проходила – без учителей.
Я сама ездила по математическим школам и искала учителя математики, который согласился бы с ней заниматься математикой, за маленькие деньги. И один такой преподаватель математики согласился. Он любил не только математику, но и людей. И имел большое и доброе сердце. Но он еще и был ученый. Хотел написать диссертацию по разработке методики обучения математике, с такими детьми-инвалидами. Несколько лет он разрабатывал эту методику вместе с моей дочкой. Совершенно бесплатно. Итогом его работы стала диссертация на эту тему. Защитившись, он ушел из школы в педагогический институт, на кафедру. К сожалению, таланты дочки – как их не развивай – не могли бы ее прокормить в будущем.
Девочка, привязанная к креслу, не могущая управлять своими руками и ногами, кому она нужна была в этой реальной, жестокой, рыночной жизни? Как можно было использовать ее математические способности в этом положении?
Как можно было использовать ее красивый голос в этом положении? Только если в метро ходить, да просить милостыню. Да ведь известно, что там мафия попрошаек – инвалидов. Это целый грязный бизнес, основанный на страданиях инвалидов и жалости людей к ним. Все схвачено. И если я пойду с инвалидом-колясочником в метро, то меня не милиция прогонит, а сама «мафия попрошаек».
Так что все ее таланты были как бы для самоутверждения моей дочки-инвалида. Чтобы она чувствовала себя тоже отчасти человеком. А мне ее таланты приносили бескорыстную радость.