Современные буддийские мастера

Другая склонность йогина – шевелиться. Ему нравится менять положение, чесаться. Когда он дышит, ему нравится делать остановки, затем снова начинать, снова останавливаться. Это признаки рассеянности; они указывают на то, что внимательность не вполне установлена. Чтобы напоминать йогину о необходимости избегать отвлечения и успокаивать возбуждение, Сунлун-саядо наставлял: «Не чешитесь, когда чувствуете зуд; не шевелитесь, чувствуя судороги; не делайте перерыв при усталости». Он требует от йогина, ощущающего зуд, судороги или утомление, чтобы тот дышал более напряжённо, если он практикует дыхание, или погружал ум глубже в ощущение, если он наблюдает за ощущением, – чтобы таким путем увеличить внимание к выполнению задачи и развить более интенсивную внимательность. Пособие по медитации «Висуддхи-магга» говорит, что поднявшись с места и этим прервав медитацию, практикующий должен начинать её сначала, йогин, который садится медитировать, а затем встает, чтобы пройтись и рассеять ощущение сиденья, ещё через час садится, чтобы размышлениями прогнать ощущения, вызванные ходьбой, продолжает нарушать позу. Какое бы ощущение ни возникло в сидячей позе, его необходимо наблюдать в этой же позе, сидя, пока оно не угаснет. Точно так же, какое бы ощущение ни возникло в положении стоя, его необходимо наблюдать в положении стоя, пока оно не угаснет.

Когда мы остаемся спокойными, приковав внимание к осознанию прикосновения или иного ощущения, мы этим вызываем к действию элемент внимательности. Правильная внимательность – существенный элемент практики.

Есть и третья характерная черта в поведении йогина. После того, как были устранены низшие помехи, йогину являются огоньки, цветные пятна, геометрические фигуры. С одной стороны, эти явления представляют для йогина очарование, ибо раньше он не видал ничего подобного; с другой – такие огоньки, цветные пятна и фигуры обладают привлекательностью. Под воздействием этих двух сил йогин начинает обращать внимание на такие огоньки и фигуры, глядит на них, пребывает в них – и в результате отвлекается от объекта медитации и оставляет свою первоначальную цель.

Подобным же образом после некоторого периода практики, когда йогин в какой-то мере очистил свой ум, он начнет переживать чувство известного мира и спокойствия. А поскольку он никогда раньше не чувствовал такого покоя ума, он полагает, что здесь лучший плод практики. Вследствие своей высокой оценки этого переживания и привлекательности достигнутой начальной ступени мира и спокойствия йогин начинает утверждаться в этом чувстве, вполне упиваться им. Ему нравится погружаться в чувство мира, ему ненавистно усилие, которое необходимо проявить, чтобы вернуться на правильный путь. Сунлун-саядо иллюстрирует это положение примером из бирманской жизни. Берег реки Мьинджан покрыт слоем песка шириной в целую милю. Путешественник, шагающий к реке, находит, что песок под ногами чрезвычайно горяч; а с неба палит яростное полуденное солнце. По пути он подходит к дереву и решает на момент отдохнуть под его тенью. Но когда этот момент проходит, он обнаруживает, что не в состоянии заставить себя встать и выйти из прохладной тени опять в палящую жару, которая бушует под ногами и над головой. Поэтому он продолжает сидеть в прохладе; но поможет ли это ему когда-то достичь берега? Место назначения может быть достигнуто только в том случае, если он опять выйдет на жару и заставит себя и своё тело двигаться вперёд. Вот почему мастера медитации предупреждают йогина, чтобы он не давал возможности увлечь себя меньшим состояниям мира и спокойствия, которые он находит на пути.

Жил однажды такой йогин, который привык плыть по течению в пространство покоя, и не желал даже шевельнуться, чтобы выйти оттуда. Сунлун-саядо говорил о нём: «Этот человек продолжает задирать хвост и хлопать по спине пойманную им маленькую игуану». Я надеюсь, что достойные йогины не удовлетворятся всего лишь игуаной.

По мере дальнейшего нарастания ясности и чистоты ума йогин иногда становится более восприимчивым к сверхчувственным явлениям. Он не достигает подлинного божественного зрения и слуха, однако у него появляется сила, в чём-то на него похожая; и благодаря ей йогин становится способным видеть то, чего не в состоянии видеть другие, слышать то, чего не слышат другие. Люди приходят к нему за советами, и его предсказания оправдываются; он становится как бы шаманом. Итак, он выродился из йогина випассаны до шамана. Но спустя некоторое время, когда отвлекающие факторы этого нового призвания становятся более разнообразными, а практика медитации – менее интенсивной, его ответы оказываются всё менее и менее точными; постепенно клиенты уходят от него и никогда не возвращаются; а йогин остается со своей прерванной практикой.