Госсарт, Браун и Дингль не подлежали нашей юрисдикции. В воскресенье их пригласили в Министерство иностранных дел, где и вручили предписание в двадцать четыре часа покинуть пределы Чехословацкой республики как особам нежелательным, долгое время использовавшим свое положение в дипломатической службе для враждебных по отношению к Чехословакии действий, что полностью доказано.
Но это был не конец. Нам предстоял еще один сюрприз. В воскресенье я сказал Карличеку:
— Хотите пойти со мной? Я иду в больницу к Лоубалу. Только куплю цветы его жене и какие-нибудь подарочки детям.
— С удовольствием! — радостно согласился Карличек.
— А после заглянем к полковнику. Он обязательно хочет вас видеть.
Вокруг койки Лоубала собралась слишком, пожалуй, многочисленная компания. Были там Трепинский, Скала и Карличек — все с женами, — старший сын Лоубала и еще кто-то. Для своего состояния поручик, можно сказать, чувствовал себя хорошо. Улыбался.
— У полковника вам придется хуже, — предупредил я Карличека, когда мы вышли из больницы. — Из вежливости вы не можете явиться в противогазе, а без него будет чертовски трудно.
— Ничего, переживем и это, — нахально ответил тот.
Мои угрозы не сбылись, Карличеку невероятно повезло: было ведь воскресенье, а я совсем и забыл, что дома, по распоряжению супруги, полковник не курит.
Только мы уселись перед полковником, зазвонил телефон.
— Это вас, из отдела, — передавая мне трубку, проговорил полковник таким глубоким басом, что Карличек только заморгал.
Мне сообщили, что Госсарт спрашивала командира группы, действовавшей на вилле Коларжа. Она высказала желание побеседовать с ним лично. Ей, конечно, могли только ответить, что в данное время это невозможно, но, когда такая возможность представится, ей сообщат. Госсарт оставила номер своего телефона и добавила, что дело у нее важное.
Полковник посоветовал позвонить ей сразу, а сам взял отводную трубку.
Я, естественно, не назвал Госсарт своего имени.
— Да, — сказала она, — я хочу с вами поговорить. Разрешите мне сейчас посетить вас?
О, это было уже совсем другое дело, не то что предупреждение Карличека о желании посетить меня в начале нашей истории! И я ответил с легкой иронией:
— Слишком большая честь для меня, мадам. Мы вас не можем принять, поскольку исключено, чтобы вы могли попасть к нам тем же манером, что профессор Коларж и некоторые служащие вашего посольства, чехословацкие граждане.
Полковник, довольный, громко хмыкнул. Госсарт, выдержав небольшую паузу, сказала, что понимает это.
— И все же я охотно исполню вашу просьбу, — продолжал я. — С вашего разрешения, я сам могу подъехать в посольство, если вы еще там.
— Хорошо, — согласилась Госсарт. — Приезжайте.
Так и вышло, что я оставил Карличека на произвол полковника.
Элизабет Госсарт приняла меня в своей квартире. В комнате бросались в глаза чемоданы, открытые и уже запертые, вороха одежды, общий беспорядок. Суетились слуги. Красавица вытаращила на меня глаза — правда, только на миг.
— Так это вы?! Впрочем, я подозревала что-то в этом роде. Прошу вас, садитесь. Мне нужно торопиться.
— Что ж, это мне только приятно, — съехидничал я.
Госсарт выслала слуг.
— И чтоб никто не входил сюда, пока я не позову! — крикнула она им вслед.
Я ждал спокойно, молча. Наконец она заговорила:
— Речь пойдет о Дэвиде Брауне. Ему нет никакого смысла уезжать в Англию. Это не его родина. И его мгновенно вышлют обратно к вам. У него подложные документы.
— Кто же такой Дэвид Браун?
— Он из числа тех, кого вы называете эмигрантами. Его настоящее имя — Павел Чермак, но жил он и под другими фамилиями. Работал на разведки нескольких государств. В своем роде это человек одаренный. Нет нужды отрицать, что мне он отлично подошел.
— Вы сами достали ему документы на имя Брауна?
Она пожала плечами и весьма непринужденно бросила:
— У вас найдется немало вопросов, на которые я не стану отвечать.
Браун, вероятно, и любовником ее был, и вот она невозмутимо сбрасывает его со счетов.
— Ладно, — сказал я. — Если я вас правильно понял, вы перекладываете на совесть Павла Чермака все то, чего не хотите иметь на своей совести. Например, соучастие в убийстве Арнольда Фидлера, насилие над Верой Климовой и прочие уголовные преступления.
— Совершенно верно, — просто подтвердила Госсарт. — И он, без сомнения, во всем вам признается.
— Другими словами, вам выгодно от него отречься. Ведь как знать, что предпринял бы господин посол, если б все эти преступления остались за вами.
Она лишь тонко улыбнулась.
— Не надо считать меня такой уж простушкой, что вы! Вся тяжесть ложится на мистера Брауна. В сущности, все это он делал из привязанности ко мне. Хотел спасти мое положение. Если угодно, считайте его моей жертвой. Я же не могу его пощадить, чтоб не навредить себе еще сильнее. Его превосходительство господин посол ничего не знал. Он глубоко возмущен. По его распоряжению пан Чермак-Браун покидает здание посольства. Сделайте из этого выводы. Можете воспользоваться телефоном.
Я с благодарностью принял это предложение.