Современный французский детективный роман

— Конечно, — согласился Жозэ. — Я сейчас…

4. Человек в зеленой накидке

Все люди правдивы, просто меняется самая правда, вот и все

Тристан Бернар

Жюль, ночной сторож «Пари-Нувель», дремал над каким-то любовным романом, когда вдруг услышал стук дверцы лифта. «Наверное, кто-нибудь из редакторов…» — подумал он. Посетители редко приходили в газету в такой поздний час.

Жюль перевернул страницу. В коридоре под чьими-то тяжелыми шагами заскрипели половицы.

Это не была уверенная походка завсегдатая — человек явно не ориентировался в редакции и искал, у кого бы навести справку. «Ни минуты покоя», — подумал Жюль. Ему было уютно, тепло, он прочитывал абзац, потом клевал носом… Так он проводил время в ожидании, когда можно будет отправиться домой и лечь спать. Правда, до ухода он должен был взять в ротационной первые оттиски газеты и отнести их заведующему отделом информации и главному редактору, если к тому времени они еще будут на месте.

Да, придется пойти посмотреть. Шедшему по коридору незнакомцу скорее всего нужен был кто-то из редакции, а возможно, он просто хотел дать какое-нибудь опровержение. И так бывало. Прибегала заплаканная женщина, муж которой попал в участок, и просила: «Если можно, оставьте одни только инициалы, я заплачу сколько нужно».

Жюль вышел из своей каморки, и в тот же миг на него налетело странное существо, закутанное в накидку из сукна зеленого цвета, каким обычно покрывают канцелярские столы. На голове у этого существа была шляпа, которая была ему мала и сидела на самой макушке.

Это был высокий худой мужчина, с лицом, похожим на лошадиную морду. У него был мясистый красный нос и очень пышные седые усы.

— Я бы хотел поговорить с Жозэ Робеном, репортером «Пари-Нувель».

— Не знаю, здесь ли он еще, — ответил Жюль. — Сейчас посмотрю. А как доложить?

— Гастон Симони, член Гонкуровской академии.

Жюль почтительно кивнул головой, пригласил посетителя в свою комнатушку и предложил присесть.

— Спасибо, — сказал Симони и, широким жестом раскинув свою накидку, сел на стул.

Голос у него был низкий, и говорил он медленно, с расстановкой, словно заикаясь, но он не заикался и не нервничал. У него были крошечные карие глаза и неподвижный взгляд. После каждой фразы он наклонял голову и запахивал свою зеленую накидку.

Некоторое время Гастон Симони был один, потом вернулся Жюль и сказал:

— Мосье, прошу вас…

Он провел Симони в самый конец коридора, в кабинет Жозэ Робена, небольшую комнатку с очень скромной обстановкой — стол, шкаф для бумаг с дверцей-шторкой и два соломенных кресла.

— Мосье Робен? — медленно спросил Гастон Симони.

Жозэ кивнул головой и пододвинул посетителю кресло.

Незнакомец протянул ему руку.

— Очень рад с вами познакомиться, мосье Робен, и прошу прощения, что побеспокоил вас в такой поздний час. Но…

Жозэ предложил гостю сигарету, но тот отказался.

— Должно быть, вы догадываетесь о цели моего визита. Я пришел в связи с этим злосчастным делом…

— Очень польщен, — ответил Жозэ, — признаюсь, я никак не ожидал, что буду иметь счастье увидеть вас здесь сегодня вечером!

Гастон Симони с утомленным видом покачал головой.

— Я знаком с вашим творчеством, — продолжал Жозэ, — и искренне восхищаюсь им. Признаюсь, я редко читаю стихи, но…

— Не будем сегодня обсуждать мои стихи, — прервал его Симони. — Я счастлив, что вам они нравятся, но, к сожалению, я пришел к вам побеседовать о произведении другого автора.

— О «Молчании Гарпократа»? — тихо спросил репортер.

— Да, мосье. Вам уже известна эта печальная история. Вам я могу признаться, что чувствую себя отчасти виноватым.

Жозэ нахмурился.

— Да, да. Ведь это я толкнул нескольких своих коллег голосовать за… за этого Дубуа, дьявол бы его побрал. Вы, может быть, слышали, какая обо мне слывет молва? Меня считают брюзгой, нелюдимым. Я ненавижу всю так называемую литературную кухню, все эти рекомендации, интриги, комбинации, которые так любят некоторые из нас. Когда я получил эту рукопись и прочел ее — я ведь читаю все произведения, которые мне присылаются подумал: это настоящий роман, вот наконец автор, который не пошел по проторенной дорожке.

Гастон Симони понизил голос и посмотрел в глаза собеседнику:

— Ужасно, мосье, но «Молчание Гарпократа» — истинный шедевр. Превосходный роман…

— В общем, — сказал Жозэ, — вы отстаивали безвестного человека, начинающего писателя. Это делает вам честь.

— Правильно, мосье, но теперь вы знаете, что за этим пен следовало. Мосье Дубуа не пожелал явиться. И все мы, и я в том числе, стали посмешищем литературных кругов. Тем более, и это не секрет, Воллар-то считал, что премия уже у него в кармане. Воллар очень тщеславный юноша и был убежден, что получит большинство… Все, казалось, было решено, понимаете? Но я счел нужным разрушить его планы. Я ведь тертый калач в подобных дебатах. И я добился большинства голосов за Дубуа. Такой прекрасный роман, шедевр… Ну, я отвлекаюсь… Так вот, как я вам уже сказал, я настоял на своем. К сожалению!