Вдруг откуда-то издалека послышался шум мотора. Девочка оглянулась. На дороге виднелся только столб пыли. Старуха ущипнула внучку — куда, мол, пялишься, — а сама, прикрыв ладонью глаза, стала внимательно смотреть в сторону деревни. Старик тоже обернулся. Девочка привстала. Старуха вцепилась костлявой рукой в ее платье и заставила сесть. От обиды у той навернулись слезы на глаза. Старик пробурчал что-то невнятное и изо всех сил стегнул ишака.
Пыльный столб поднялся выше, шум мотора усилился.
— Кого еще несет?
— Может, председатель едет или завскладом… А никак, машина этого непутевого зятя Глахошвили…
— Вот дурень… Просил его утром: подбрось нас до станции… А он отказался: стану, говорит, новый автомобиль на наших дорогах портить!
Машина подъехала и стала сигналить. Ишак испугался, прибавил ходу, почти побежал, но вдруг раздумал и остановился как вкопанный. И как ни кричали на него, не сдвинулся с места. Старик слез с сиденья, схватил поводья и стал тянуть упрямца вперед. Старухе тоже пришлось слезть и толкать арбу сзади, но ишак не двигался и только мотал головой. Девочку это рассмешило, и она, зажав рот рукой, давилась от смеха. Старики накинулись на нее: как тебе не стыдно, мы тут из сил выбиваемся, взмокли совсем, а тебе весело?! Машина снова засигналила, девочка не удержалась и громко прыснула. Старуха сыпала проклятьями, призывая небесную кару на всех, и в том числе на свою внучку. Старик тоже ругался на чем свет стоит и нещадно бил осла кулаками, отбросив хворостину в сторону…
А машина продолжала сигналить. Из кабины высунулся Дато, он что-то кричал и смеялся, но слов нельзя было разобрать, так как одной рукой он беспрестанно давил на гудок.
Наконец машина промчалась мимо, обдав всех густой пылью, и затормозила невдалеке. Водитель вышел из машины и не спеша направился к старикам.
— Я так и знала, что это он! — завопила старуха.
— Кто?
— Да зять Глахошвили!
Зятя Глахошвили в деревне никто не называл по имени, знали только, что он городской и до женитьбы работал таксистом. Близко подойти к старикам он не решился, а остановился на полдороге и смущенно забормотал:
— Извините, пожалуйста, я просто…
Старик поднял с земли хворостину и замахнулся на него. Тот повернулся и побежал к машине.
— Я-то при чем? — закричал он на бегу. — Что я мог поделать? Пристал, как болячка: вези да вези! Как откажешь?! Сами знаете, какой он настырный!
Машина плавно развернулась и, миновав арбу, покатила в деревню. Только белый пыльный след остался на дороге…
Старики молча стояли, пока машина скрылась из виду. Затем они взобрались на арбу, и ишак, словно поняв на этот раз, что от него требуется, сразу тронулся с места. Дорога подошла к лесу. Кустарник постепенно редел, стали чаще попадаться деревья; их длинные тени сперва еле доставали до дороги, потом покрыли ее совсем. Стало прохладнее, и ишак побежал резвее. Старуха стянула с головы платок и вытряхнула из него пыль. Девочка оглянулась в последний раз, но не увидела ни полей, ни раскинувшейся на холме деревни. В лесу было тихо, но настороженным путникам казалось, что вот-вот из чащи выскочит какой-нибудь страшный зверь.
Неожиданно снова послышался шум.
Было непонятно, откуда он доносится, так как вокруг не было ни души. Девочка заерзала, оглядываясь по сторонам. Старуха прикрикнула на нее. Старик как ни в чем не бывало подгонял ишака и не оглядывался.
Из-за поворота на полном ходу вылетел велосипедист. Длинные ноги Дато цеплялись за землю, за ним бежал бледный и запыхавшийся мальчишка. Он оглядывался по сторонам, словно ища подмогу, и повторял одно и то же жалобным голосом:
— Слышь, Дато, не сломай его! Слышь, не сломай велосипед!
Дато ничего не слышал. Он выписывал восьмерки перед самой мордой ишака и, казалось, не собирался уйти с дороги.
— Не сломай, слышь!
— Иди-ка сюда! Подойди-ка поближе, я тебе такое устрою! — дрожа от злости, вопил старик.
— Что ты к нам привязался, окаянный? Иди своей дорогой! — ярилась старуха.
— Не сломай, слышь!
— Погоди у меня! Провалиться мне на этом месте, если я тебя в тюрьму не упеку! — угрожал старик.
— Не сломай…
— Председателю скажу… Он тебе.
Дато съехал с дороги, бросил велосипед у обочины и, не оглядываясь, зашагал к деревне.
Все затихло. Наконец лес кончился, и впереди замаячила железнодорожная платформа.
Платформа торчала прямо посреди поля. Вокруг не было ни деревца, только подсолнухи гнулись под тяжестью своих созревших головок. Над ними кружили малиновки и с тихим писком клевали семечки. По другую сторону железнодорожного полотна солнечными бликами играла небольшая речка. Девочка глядела на воду, и ей очень хотелось выкупаться…
Солнце не торопилось заходить. Поезд тоже не спешил…
Старики уселись в тени подсолнухов, и девочка осталась одна. Все — и земля, и небо, и бабочки, и птицы, и даже люди — незаметно погружалось в предвечерний покой, как бы готовясь к заходу светила.
Старик встал и внимательно посмотрел на дорогу, по которой они приехали. До самого леса на ней не было ни души.