Современный грузинский рассказ

Однако старухе показалось, что кто-то идет, и она насторожилась. Но никого не увидела и, доверившись тишине, успокоилась.

Девочке тоже почудилось, будто кто-то окликнул ее из лесу…

И вдруг всем троим, хотя они ни за что не признались бы в этом даже самим себе, захотелось увидеть парня. Все трое, не глядя друг на друга, думали о нем и безотчетно ждали, превратившись в слух…

…Старуха как наяву видела летящий на полной скорости поезд, выбежавшего из-за кустов парня и улыбающуюся девочку и то, как они, взявшись за руки, бегут к лесу, хохочут и не оглядываются…

…Видел и старик, как Дато катит на велосипеде, почти обгоняя поезд. Потом он вскакивает на подножку, а старик едва успевает хлестнуть его хворостиной по спине. Не чувствуя боли, Дато взбегает в вагон. Внучка ждет его там… И вот уже поезд далеко, а из окна высунулись две головы и машут ему, машут руками…

…Девочке тоже мерещится поезд… Она стоит у окна и смотрит на убранные поля. Вдруг из леса на полном скаку вылетает конь, а на нем — Дато в развевающейся как знамя рубашке. Мчится поезд, и мчится Дато. Кто-то громко трубит в трубу, кто-то бьет в барабан. Грохот нарастает, кажется, он накаляется, как красное солнце, зацепившееся за гребень хребта. Пронзительный звук трубы и барабанный бой несутся вслед за неистовым всадником, скачущим на белом коне… «Эге-гей!» — кричит парень, а поезд мчится все быстрей, и конь отстает… «Эге-гей!» — еще раз кричит парень, но у коня уже заплетаются ноги, и он останавливается… Ноздри у него раздуваются, по крупу струится пот… А поезд все мчится и мчится вперед, и всадник на коне становится совсем маленьким. Он спрыгивает с коня, падает лицом на траву и плачет. Плечи его вздрагивают. Но вот он замирает и лежит неподвижно, похожий на валун… Поезд уже далеко, и парень-валун совсем теряется из виду…

Так думала девочка.

Но вокруг платформы все было тихо и спокойно: не появился ни поезд, ни белый конь, ни всадник в красной рубахе, ни даже велосипед… Ничто не нарушало покоя, и им всем — старику, старухе и девочке — вдруг стало почему-то скучно…

— Ну где же он? — произнесла старуха.

— Кто? — обернулся к ней старик.

— Поезд.

— Придет… Тебе-то куда спешить?

— Некуда… Я так…

Послышался гудок паровоза. Малиновки вспорхнули с подсолнухов и уселись на проводах. Осел перестал щипать траву, насторожил уши и повернул голову в ту сторону, откуда донесся гудок. Старик поправил на голове войлочную шапку и подхватил корзины. Старуха убрала выбившиеся волосы под платок, и они оба приосанились, как стрелочник на маленьком полустанке, когда он выходит с флажком в руке встречать единственный за целые сутки состав.

Поезд почти бесшумно подкатил к платформе и как бы нехотя затормозил. Никто не вышел из вагонов. Измученные жарой пассажиры даже не выглянули из окон. Так же нехотя поезд тронулся, устало скрипнув колесами.

Девочка стояла в тамбуре. Она даже не улыбнулась старикам на прощание.

Когда поезд скрылся вдали, старики молча сошли с платформы, запрягли арбу и так же молча выехали на дорогу по направлению к деревне.

Подъезжая к речке, они еще издали увидели белого коня: он мирно пасся на пригорке.

— А его не видать? — спросила старуха.

— Кого?

— Ну того… парня-то…

— Да вон он… на берегу стоит… — указал хворостиной старик.

В эту минуту солнце скрылось за вершиной холма, разом притушив дневные краски.

— Ушел, что ли?

— Да нет… в воду полез… купается…

Белый конь щипал траву.

— А преображенье когда будет, не помнишь? — задумчиво проговорил старик.

— На той неделе… Как раз в этот день… — ответила старуха.

2. ДОЖДЬ

Дато вышел из вагона.

Неподалеку, на платформе, в тени навеса стояли невысокий парень и старая женщина в черном платье.

— Здравствуй, Дато!

— Привет.

— Приехал, значит?!

— А что?

— Видишь ли, Дато…

— Говори скорей, что случилось?!

— Ты разве не знаешь? Все тебя ждут.

— Толком объясни, зачем меня ждут!

— Дедушка твой умер…

Дато повернулся к парню спиной и почти бегом припустился к деревне. Старуха запричитала ему вслед: «Ничего не поделаешь, сынок… Все мы смертны… Когда-нибудь она и нас возьмет, окаянная. Выйдет из лесу, перелезет через забор, подкрадется незаметно и встанет у изголовья. И тогда уж никто за меня не заступится, а иные, как моя невестка, даже обрадуются, чтоб ей пусто было! Ждет не дождется, когда я богу душу отдам…»

Но Дато ничего не слышал.

В эту минуту он мог поверить во что угодно, только не в смерть деда Георгия. Для Дато смерть была чем-то очень далеким и отвлеченным. Правда, он знал, что люди иногда умирали. В деревне то и дело кого-то хоронили, причем похороны были важным событием и в них принимали участие чуть ли не все жители. Но Дато не мог себе представить, что смерть войдет и в их большой старый дом. До сих пор и дом, и все, кто в нем жил — мать, отец, дед и бабка, казались ему одним целым существом, которое будет жить вечно.