Современный грузинский рассказ

Наконец, когда оказалось, что пяди равны, Мзекала сказала:

— Я не оставлю вас.

— Благодарю вас, — ответил Высокий Мужчина, не отводя взгляда от окна.

— Я всегда буду молиться за вас… Моя молитва не может быть не услышана.

Высокий Мужчина внимательно посмотрел на Мзекалу.

— Откуда в вас столько доброты?

Мзекала польщенно и с достоинством улыбнулась.

— Я ведь дочь солнца и луны, не забывайте!.. И неожиданно добавила: — На следующей остановке я выхожу.

— Как, уже?..

— Вы расстроены?

— Честно говоря, да… Но не обращайте внимания — это мой эгоизм.

— Это благородный эгоизм… — Мзекала помолчала. Потом вдруг резко повернулась, глаза ее влажно блеснули, губы дрогнули в робкой и какой-то беззащитной улыбке.

— Хотите, мы станем вечными друзьями?..

— Конечно, но разве это возможно?

— О да, возможно!.. Но только не давайте мне своего адреса, это бессмысленно, я все равно не смогу прийти к вам. В конце концов, я дама… Но если придете вы… — она глянула на Высокого Мужчину и улыбнулась: — Придете?

— С вашего разрешения…

— Разрешаю, — с королевским величием произнесла Мзекала и, подняв с пола чемоданчик, положила его на колени, поверх папки Высокого Мужчины… Раскрыла. В чемоданчике лежали два отточенных и два не отточенных карандаша, резинка и множество исчерканных красными чернилами листов бумаги. Мзекала лукаво посмотрела на Высокого Мужчину, кивнула на рукопись и быстро, заговорщицки шепнула:

— Когда-нибудь прочту вам…

Потом вытащила из-под рукописи чистый лист бумаги, написала на нем что-то, сложила вчетверо и протянула.

— Вот мой адрес… Теперь мы — друзья навек.

Мужчина взял листок и положил его во внутренний карман пиджака.

Мзекала закрыла чемоданчик, опустила его на пол, откинулась на спинку сиденья. Тихо сказала:

— Постарайтесь, если сможете, не забыть о нашей дружбе.

— Нет, что вы! — ответил Высокий Мужчина.

Тишина росла и длилась, но теперь она была совсем иной, не такой, как прежде…

— Как я счастлива! — тихо сказала Мзекала… — Вы можете представить себе счастливого человека на земле?

— Почему бы нет! — сказал мужчина. — Счастье ведь — субъективное ощущение и…

— Не говорите, пожалуйста, глупостей, мой друг навек, — прервала его Мзекала. — Что значит «субъективное»?.. Такого слова и не существует. Переройте, когда вернетесь домой, все словари, и вы не найдете его там. «Субъективное»!.. Счастье всегда имеет одну и простую формулу: надо любить. А на земле любовь — редкость. — Она ласково и немного снисходительно глянула на Высокого Мужчину и добавила: — Понятно, Ромео?..

— Понятно, — тихо сказал Высокий Мужчина.

Автобус подходил к остановке.

— Мне пора выходить, — сказала Мзекала, отдала Высокому Мужчине папку, встала и взяла чемоданчик.

— Если и впрямь навестите меня, буду рада… Правда, это трудно, но…

— Навещу, — пообещал Высокий Мужчина и, помолчав, добавил: — Не сердитесь больше на психиатров… Жаль их.

— Не буду, — улыбнулась Мзекала.

Автобус остановился.

Мзекала стояла, опустив глаза… Потом шепотом сказала:

— Не провожайте меня.

— Хорошо, — Высокий Мужчина отвернулся к окну.

Мзекала подняла голову… Улыбнулась чуть принужденно и мужественно.

— До свиданья.

Царственно протянула для прощания руку. Высокий Мужчина взял ее, подержал в своей руке… Потом склонился и беззвучно поцеловал перчатку, которая, судя по некоторым бесспорным признакам, некогда была белой.

Мзекала повернулась и пошла к выходу… Она шла, гордо выпрямившись, слегка заломив правую бровь и свысока оглядывая пассажиров.

Никто из них не глянул на нее… Все упорно смотрели прямо вперед, будто там, перед каждым и всеми вместе, маячила какая-то общая и недостижимая цель.

Приблизившись к выходу, Мзекала остановилась, поставила на пол чемоданчик, достала из кармана пальто скомканную бумажку, разгладила ее, как могла, и величаво подала водителю.

— Сдачи не надо, — произнесла она благосклонно и не спеша вышла.

Водитель рассмеялся, закрыл дверь, и автобус пошел дальше…

Высокий Мужчина снова сел на свое место, достал из папки журнал, раскрыл его и принялся за чтение. Пока ему не пришло время выходить, он и головы не поднял, но ни одной страницы так и не перевернул…

С той поры, как Мзекала покинула автобус, и до того, как сошел Высокий Мужчина, никто не прервал молчания.

Горячий воздух был насыщен и, казалось, потрескивал от страстей и борьбы тесно сплетенных, сражающихся меж собой насмерть чувств.

Грубый, зычный, медный голос насмешки изнемогал, желая вырваться на волю и порезвиться всласть, но, попав в тесные клещи изумления, никак не мог высвободиться…

Презрение и почтение вцепились друг в друга и топтались на месте, раскачиваясь, как борцы.

Зависть не могла отличить себя от великодушия и сострадания, возмущение было облито уважением, как взметнувшаяся штормовая волна маслом… Уродство и красота были заключены в одну общую раму.

И стояло молчание… Тяжелое, громкое молчание, которое все росло, росло…

Справа была скала. Слева — ущелье. Меж ними — серая дорога. По ней тарахтел старый, разболтанный автобус.