Современный грузинский рассказ

Откинув дверь, он с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух. Схваченный морозом снежный покров хрустел, словно корочка мчади, и все белое пространство было охвачено странным сиянием.

«И то ладно, что снегопад прекратился, — равнодушно подумал он, — да иначе и быть не могло».

Он собрал остатки стога, притащил в хлев и раздал коровам.

Только теперь он почувствовал, какой прокисший дух стоит в коровнике. Ухватив мотыгу, стал подгребать навоз к выходу, ведущему к выгребной яме. Возиться пришлось долго, пока весь навоз не собрался у двери большой кучей. Парень рванул дверь. Набившийся в проем снег свалился внутрь хлева. Притащив железную лопату, он стал выбрасывать снег, смешавшийся с мокрым тяжелым навозом, наружу. Наконец, притворив дверь, он печально вздохнул. Коровы не давали покоя, бесконечно мыча и переступая копытами.

«Чего это они?» — испугался парень.

— Что с вами, милые? — крикнул он животным.

— Чего испугались? Я же здесь! Я вас не брошу! — успокаивал он их, будто, если захотел бы, мог уйти на все четыре стороны…

Вдруг парень догадался, что до сих пор не поил коров. То-то они так жалобно размычались. Он открыл кран, но воды не было. «Видно, замерзла или источник снегом забило», — не поддаваясь унынию, решил он и вспомнил, что за дверью должны стоять бочки с водой. Выбравшись, он заглянул в них. Снег стоял в воде, словно облако.

«Студеная… Как бы коров не загубить…» — подумал он, вернулся в помещение, раздул посильней пламя и подвесил на цепь, свисавшую с верхней балки над очагом, полный снегом котел. Снег подтаял, и котел сразу наполовину опустел. Натаскав еще снегу, парень спокойно ждал, пока нагреется вода. Потом разлил закипевшую воду в поильные ведра. Подкинув снега, чуть остудил ее, попробовал рукой. «Пожалуй, можно», — пробормотал он. Первой понес воду Нотии. Работы хватило до вечера. Немного отдохнув, он снова подкинул корм в ясли. Потом набил снегом котел и ведра, пододвинул их к огню. «Наутро пригодится», — деловито рассудил он.

Когда стемнело в третий раз, когда в третий раз навалилась смешавшаяся с белизной сиреневая ночь, парень вдруг понял, что вот уже трое суток, как не слыхал он человеческого голоса, как он сидит здесь один, всеми забытый и заброшенный.

От обиды сжалось сердце, захотелось зарыдать в голос. Теперь он припоминал, как отправился в соседнюю деревню повидаться со старшим двоюродным братом, как пошел с ним на дальнюю ферму, как, обеспокоенный положением беременной жены, уехал с фермы брат, а он теперь застрял в этой сводящей с ума бесконечной белой пустыне.

«Наши, наверно, думают, что я у брата, в тепле и уюте… А брат? Интересно, кто же у него родился: мальчик или девочка? До меня ли кому сейчас?» — при этой мысли он вскочил, обошел коров, заглядывая в глаза каждой из них ошалелым взглядом.

— Ну-ну, спокойно, я же с вами! — успокаивающе ответил он на протяжное мычание, вдруг сообразив, что чем больше предается своим размышлениям, тем сильнее расстраивается. Конечно, дурные мысли мелькали и тогда, когда он был занят делом, но все же работа развлекала его. Схватив лопату, парень вышел во двор.

В темноте он прикинул, где должна стоять другая скирда, и принялся копать снег. Сугробы нависали над головой, приходилось трудно, но стоило дать себе передышку, как сразу одолевала мерзкая тоска одиночества, и парень, будто обреченный, рубил снег, отчаянно размахивая лопатой. По длине пробитой тропы он чувствовал, что скирда должна быть где-то рядом. «Надо и к другим стогам пробиться», — осмелев, решил он. Холода парень больше не чувствовал, но вновь подступила слабость. «Да я есть хочу, — мелькнуло в голове, — сейчас откопаю скирду и поем».

Наконец он добрался до скирды и, обессиленный, упал на колени, уткнувшись покрасневшим от стужи лицом в сено. В лицо дохнуло теплым ароматом травы, сладким запахом зелени, земли, солнца, всем тем, что в эту минуту было насколько далеким, настолько же желанным, и он едва не заплакал. Сегодня это уже случилось не впервые, но он снова сглотнул ком в горле и загнал внутрь рвущееся рыдание.

Парень поднялся. Безвольно взялся за лопату и, пошатываясь, побрел обратно. Руки-ноги не слушались его. Будто оборвались сухожилия и рассыпались суставы.

Керосина оставалось мало, нужно было поберечь его. Кое-как парень развел огонь. Когда он начал раздувать пламя, в глазах вдруг потемнело, будто глухо и сильно ударили в затылок. Черные и розовые круги разбежались перед глазами, чтобы не упасть, он уперся руками в поленья. Ему никак не удавалось утишить боль. Наконец, собравшись с силами, он поднялся с колен и сел на топчан. Долго сидел, уставясь в темное пространство. Потом встал, достал из шкафа краюшку засохшего хлеба и с видимым усилием надкусил.