Современный грузинский рассказ

— Это шаши… это ду…[17]

Ироди плохо видел, поэтому он не позволял партнеру переставлять шашки прежде, чем рассмотрит кости.

— Можно играть?

— Играй! У тебя беш-дорти!

Невестка Димитрия накрыла стол, Ироди прервал игру. Димитрий принес кувшин с вином и поставил на стол.

— Давайте, я перелью вино в другую посуду. Куда вы поставите такой огромный кувшин?! — удивилась невестка.

— Вот сюда и поставлю… — Димитрий показал невестке на середину стола. — Смотри, какое у него изящное горлышко, как он украшает стол. Где ты достал такой красивый кувшин? — спросил Димитрий у Ироди.

— Вместе с вином прислали.

— Не взятка ли это, Ироди? Не вводи меня в грех!

— Видишь, как на тебя действует стол!

— Отец, если я вам больше не нужна, то я пойду, мне некогда, — сказала невестка Димитрию.

— Иди, дочка… Все ли на столе? А соль? Где соль?

— Зачем к тарани соль…

— Ступай, дочка, я завтра зайду и заберу Миха в зоопарк.

Невестка ушла. Димитрий разлил вино в маленькие стаканы.

— Давай выпьем; что ты мне наговорил: «вино пенится» — где ты видишь пену?

— За твое здоровье, мой Димитрий!

— Будь здоров, Ироди! Побольше бери ткемали, оно и мертвого оживит!

Старики уткнулись в свои тарелки.

— А ничего тебе тарань, а, Димитрий?

— Тарань хороша, да вот Рубен плох.

— Говорят, что тарани в Астрахани много.

— Давай теперь выпьем за тех, кто сотворил нас, — начал Димитрий, — кто, словно всевышний, вдохнул в нас душу и привел нас в этот мир, за наших родителей! Если бы не они, не было бы нас, а если бы не мы — не было бы наших детей, такова жизнь…

Ироди пил понемногу, смаковал вино. На мгновение в комнате воцарилась тишина. Старики молча ели тарань и гоми. Вдруг Димитрий встал, откуда-то достал толстый, словно книга, журнал, стряхнул с него пыль, обтер и положил на стол.

— Что это за книга? — поинтересовался Ироди.

— Давай еще разок выпьем, и ты узнаешь, что это за книга. Давай-ка вспомним тех, с кем в течение пяти лет мы вместе спали, вместе пили и ели, вместе кровь проливали. В этом журнале записаны все офицеры моего батальона. В нем записано все: их адреса, история их жизни. Я очень любил свой батальон. Хорошие были бойцы, совсем молодые, неугомонные, словно ртуть, ребята, — как потревоженные волки не боятся ни мороза, ни бури, ни снега, ни леса, ни пропасти, так и они не боялись ничего — не боялись и пули — пуля их боялась. Когда меня повысили, почему-то перевели на другой фронт, растерял я своих ребят. Остался только этот журнал. Из них в живых остались только двое: я и Федор, волжанин, Федя.

Димитрий открыл журнал. Ироди с любопытством рассматривал пожелтевший фотоснимок. Снимок лежал в середине журнала.

— Вот это бедолага Федя — один из них. Совсем недавно разыскал я его в Харькове. По старому адресу он не числился, долго пришлось искать, наконец нашел.

Ироди долго смотрел на безногого, небритого старика.

— Я ему деньги послал, потом сам съездил в Харьков, когда увидел его — сердце оборвалось, спился бедняга, совсем пропал человек. Прекрасные у него дети, но что из этого, он никого не слушает, ничем не интересуется. Этот снимок сделан там, Федю мне показали на улице, пьяного, пока не протрезвел — меня не узнал. Эх… Федя, Федя, он хоть жив остался…

— Выпьем за них! — Димитрий закрыл журнал.

— За Федю выпьем отдельно!.. Давай за память погибших на войне, — сказал Ироди и налил капельку вина на кусок хлеба.

— Эх, Федя, Федя! — Димитрий взял снимок у Ироди. — Совсем не стал меня слушать, сказал: «Твоих заповедей, внушений я на фронте наслушался, все знаю! Теперь у меня свои теории». Не жилец он на этом свете…

— За здоровье Феди!.. — сказал Ироди и залпом осушил стакан. Этим поспешным тостом он хотел выразить сочувствие Димитрию.

— Шутка ли, без ног человек остался, пропал совсем! — грустно проговорил Димитрий. — За здоровье бедняги Феди! — Димитрий выпил и осторожно поставил на стол пустой стакан.

— После меня батальоном командовал Федя! Весь батальон погиб под Брестом. И Федя там оставил свои ноги…

— Ты ведь знал Али-заде, — теперь настал черед Ироди. — Если ты помнишь, мы вместе из Тбилиси уезжали. Он тоже тбилисец, жил в Сололаки.

— Да, вроде припоминаю, — Димитрий не помнил Али-заде, но не хотел обижать друга.