Современный грузинский рассказ

А между тем первая крупная вещь Н. Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион» печаталась в журнале «Цискари» в 1959 году «самым мелким шрифтом» (выражение писателя), под рубрикой «Юмор». Грузинских «шестидесятников» называют еще поколением «Цискари», они действительно взросли вместе с этим молодежным изданием, но даже в его стенах не смогли оценить подлинный масштаб искрящегося повествования о неунывающем прохвосте Зурикеле и его стариках. Судя по всему, феноменальность своего творения не осознавал в то время до конца и сам автор… О внегрузинской реакции на роман (будем придерживаться данного Н. Думбадзе жанрового определения) говорить довольно трудно — ее, скорее всего, просто не было. Были восторженные рецензии на фильм, поставленный по роману Тенгизом Абуладзе (этап в новейшем грузинском кино), не чувствовалось недостатка в откликах на инсценировки романа (особенно ярким был спектакль Ленинградского БДТ), о нем самом писали потом — уже как о произведении легендарной известности, хотя, как эта известность сложилась и какую тут роль сыграла критико-литературная мысль, осталось своего рода тайной. Видимо, одной из неизбежных творческих тайн.

Упрекать некого и не в чем — есть реальная история литературы и отдельных ее явлений.

Вот, скажем, принято считать, что рассказы предшествуют крупным произведениям, служат своеобразной писательской разведкой жизненного материала. Н. Думбадзе выступил со своими рассказами в 70-е годы, после нескольких романов (в том числе самого спорного из них — «Белые флаги»), сделавших его имя широко известным.

Вещей неталантливых, при всех частных неудачах, у него не было, но, пожалуй, в рассказах наиболее полно и законченно выразились особенности этого редкого в своей органичности таланта.

Рассказы написаны «шестидесятником», а это значит, что в них открыто и прямо утверждается любовь к человеку, причем обычному и простому, доказывается беспредельность нравственных и духовных достоинств этого самого обычного и простого человека» Утверждать подобное сегодня, да еще перед всезнающим читателем, — значит ломиться в открытую дверь. Рискну все же напомнить, что дверь сначала нужно было открыть…

Нодар Думбадзе не раз подчеркивал: его поколение вовсе не претендует на привнесение в грузинскую литературу каких-то новых гуманистических ценностей. Существовала ведь классика! Была и классика советского периода, в частности Н. Лордкипанидзе, М. Джавахишвили; творчество этих и других замечательных писателей учило познанию психологии реального человека в конкретных социальных обстоятельствах, оно многое дало хотя бы с точки зрения современной литературной техники, анализа человеческих душевных состояний. «Не с неба же мы свалились!» — улыбался Нодар Владимирович, как всегда, смягчая улыбкой серьезность сказанного.

Конечно, не с неба «свалились», конечно, на вполне конкретной почве стояли группировавшиеся вокруг «Цискари» молодые литераторы. Они чутко выразили общественную потребность, которая состояла, помимо всего прочего, в том, чтобы воздать должное самому обычному современнику, увидеть, как движется его жизнь, что составляет круг его забот, рассмотреть в простом человеке личность, единственную и неповторимую, а не частицу бесконечной массы.

Не существование скромного индивида, а вечное чудо жизни… Прямой и открытый пафос.

Литература всегда ведет со своим читателем разговор о гуманистических ценностях. Каждое писательское поколение делает свои акценты в этом разговоре.

Это поколение не стеснялось проповеднического тона, и если утверждаемые им истины кажутся подчас очевидными, подумаем над тем, какие усилия требуются для доказательства подобных очевидностей. Многие рассказы этого сборника стали документами хоть и недавнего, но прошлого; была, значит, необходимость в той страстности, с которой провозглашали свое кредо молодые тогда писатели. К примеру, Эдишер Кипиани доказывал, что форма и существо человека могут разительно не совпадать, а мы, уделив слишком большое внимание чисто внешним жизненным атрибутам, проходим мимо главного и драгоценного, как тот киношник, который снял руки замечательной ткачихи и проигнорировал ее «некиногеничное» лицо («Руки»). Доказывал он и то, что для каждого из нас важнее всего не казаться, а быть, быть самим собой всегда и во всем; отступление от этого правила губительно для личности («Гобой»). Такого рода «моралите» выглядят весьма простодушно и придают неповторимое обаяние старым теперь рассказам. Дело, наверное, в том, что авторы их, впадая в проповедничество, не торопились учить своих читателей, не воспаряли над ними, а вместе с ними открывали непреходящую ценность многих, кажущихся элементарными жизненных истин.