Современный грузинский рассказ

Держался гость в высшей степени непринужденно, по-домашнему. Уселся на мою кровать, не давая одеться. То и дело хлопал меня по плечу, много шутил и громко смеялся. Напомнил о нашем студенческом прошлом.

— У тебя был спортивный пиджак, в котором все студенты — и свои, и чужие — бегали на свидания. — Памятью своей он меня просто сразил.

Потом он заговорил о быстротечности жизни. Выразил сожаление, что время столь безжалостно разлучает старинных приятелей, не дает им видеться и коварно убивает радость встреч. Все это он произнес искренне и проникновенно. Я тоже, наверно, растрогался бы, если бы Мамия не сидел на моей кровати. Из-за него я не мог встать, вдобавок с утра было душно, а этот великан наваливался на меня всей своей тушей, как в кошмарном сне.

Покончив с упреками в адрес быстротечной жизни, Мамия стал объяснять мне, как найти его дачу.

— Если поймать машину, — сказал он, — через сорок минут ты будешь у наших ворот.

Наконец он встал.

Кое-как я натянул штаны и сунул ноги в спортивные тапочки. Мамия же расхаживал по комнате и зеленым клетчатым платком вытирал пот, поминутно выступавший у него на лице и шее. При этом он разглядывал мои «шедевры», развешанные по стенам. По профессии я архитектор, но иной раз одолевает юношеское увлечение. Мои полотна, судя по всему, на Мамию не произвели никакого впечатления, он равнодушно скользил по ним невидящим взглядом…

Длинный,

Тощий,

Рыжий,

Кудрявый,

который всегда робко и благодарно улыбался, если ему предлагали сигарету…

— Может, закуришь? — Я достал из кармана пачку.

— Нет, я и тогда-то курил, только чтоб от вас не отстать, — сказал он с явным упреком в голосе, как будто я его когда-нибудь принуждал к курению.

Кудрявый,

Рыжий,

Тощий,

Длинный,

Конопатый…

который однажды пригласил нас к себе на хлеб-соль, присланные ему из деревни… Когда он сказал «тряхнем стариной», наверно, имел в виду ту самую студенческую вечеринку…

Он как будто понял, что я только сейчас узнал его. Великодушно мне улыбнулся, и, честно говоря, я сконфузился.

— Ты женат?

— Да, — солгал я, невольно краснея. Почему-то мне не хотелось этому человеку говорить правду. Я невзлюбил его с первого взгляда.

— Давно?

— Не очень.

— Дети есть?

— Двое.

— Девочки?

— Девочка и мальчик. Классическая пара.

— Где они?

— В деревне у тещи, — я увязал во лжи все глубже и сам начинал верить, что жену и детей отправил в деревню к теще.

Мамия мгновенно поскучнел, но скука так же мгновенно улетучилась с его лица.

— Квартиру менять не собираешься?

— Обещают, — еще одна ложь.

— Надо поднажать.

— Поднажму, пока некогда!

Видимо, Мамия кончил с допросом. Теперь он смотрел на меня молча, примирительно улыбаясь, будто что-то прощал мне.

Мамия сделал вид, что забыл, а я не стал напоминать о том, почему он позвал меня тогда на присланное из деревни угощение. Но причина той студенческой вечеринки всплыла в моей памяти довольно отчетливо: ведь именно за этого типа я ходил сдавать сопромат — предмет, который он никак не мог одолеть в течение двух лет, за что ему грозило отчисление из института. Теперь я не могу вспомнить, кто меня просил, ради чего я пошел на такой риск. Скорее всего, из жалости.

— Вырваться из этого пекла на два-три часа, и то дело! Я лично задыхаюсь!.. Видишь, что со мной делается?! — Мамия еще раз отер пот зеленым платком. — А ты, я смотрю, хорошо жару переносишь…

Он был похож на огромный четырехугольный каменный монолит.

Я стоял и смотрел на него как идиот. Чего он от меня хочет? Соскучился по моему обществу? А, впрочем, над чьим дипломом я просидел целый месяц? Может, из-за этого он навестил меня пятнадцать, нет, шестнадцать лет спустя? Может, совесть заговорила в нем в конце концов.

После института я потерял Мамию из виду, ни разу о нем не вспомнил, забыл начисто. Я не интересовался его судьбой, его жизнью.

— Главное все-таки деньги на дорогу! Если у тебя нету, я одолжу, — пошутил Мамия, еще раз хлопнул меня по плечу с бесцеремонностью старого друга и с какой-то двусмысленной улыбочкой протянул: — У кого же быть деньгам, как не у известного архитектора!

Мамия исчез.

Исчез так же внезапно, как и появился.

— Как же ты отпустил человека, не угостив! — заглянула в комнату удивленная мать.

— Он спешил, — оправдаю алея я.

— Предложил бы хоть чаю.

— Как ты думаешь, станет такой гость чай с вареньем пить!

Я и сам не знал, почему приход Мамии привел меня в крайнее раздражение.

Я вышел, чтобы умыться. Меня настиг голос матери:

— Какую рубашку наденешь?

— Все равно какую, — ответил я.

Мне стало смешно: я даже не думал ехать на дачу к Мамии, а мать уже выбирала рубашку, и я, будто собираясь ехать, отвечал, что мне все равно, какую надеть.

Я всегда чувствую себя подавленным и униженным, когда окружающие не считаются с моим желанием и настроением. Пригласят — и изволь явиться! Да еще не забудь поблагодарить за оказанную тебе честь! Придешь, а там какой-нибудь остолоп-тамада сделает из тебя раба застолья, мозги выкрутит своими дурацкими тостами, слова не даст сказать, заставляя опустошать роги с вином. А ты пой, и пляши, и хохочи над его тупыми остротами.