Современный индийский рассказ

На его губах дрогнула усмешка. Господин Гупта не торопился, пришлось заказать для него чай. Попивая чай, господин Гупта принялся хлестко судачить обо всех сотрудниках ее отдела. Она слушала, но не слышала его. Когда Гупта ушел, она сразу написала третье жесткое письмо против своего перевода на имя директора и попыталась читать прошлогоднюю копию специального издания для школьных учителей.

Может ли она поделиться с Нишитхом? Уже неделю они друг с другом не разговаривают. Поначалу, когда свекровь только стала жить с ними, они избегали каких-либо ссор. Но теперь, несмотря на всю ее старательность и тактичность, положение становилось ровно зеркальным. Нишитха начали одолевать внутренние противоречия. Он невольно стал заложником своих мыслей и вынуждает ее задыхаться в зловонной, гниющей паутине своих сомнений, от которых сам он свое лицо закрыл. Закрыть ли ей свое?

Готовясь ко сну, она прилегла на кровать, листая журнал. Нишитх пошел умываться. Вдруг в комнату влетел испуганный, промокший от пота Баччу, прижался к ней и стал плакать. Она поняла, что он испугался во сне, стала его успокаивать. Баччу рассказал, что видел во сне огромное чудище, которое шло к нему с высунутым языком, собираясь его проглотить. Она крепко прижала к себе Баччу и попыталась успокоить ребенка от пережитого страха. Объяснила, что бояться – значит быть трусом, а он очень смелый мальчик, попросила его вернуться к себе и спать с включенным светом. Но Баччу не захотел этого делать и спать в одиночестве. Стал капризничать: пусть она либо у него в комнате спит, либо разрешит ему остаться здесь. Она подумала: не дай бог Баччу снова заболеет из-за какого-то потрясения, прижала его к груди и попыталась успокоить. Не заметила, как Баччу заснул и как задремала сама. Вдруг почувствовала: кто-то резко вырвал Баччу из ее объятий. Не успев еще ничего понять, услышала разрывающий сердце крик сына и тут же вскочила. Сердце замерло, когда она увидела, что происходит в комнате. Нишитх поднял обессиленного Баччу и со всей силы, без капли жалости, бросил на кровать…

Потеряв контроль над собой, она завопила: «Почему ты хочешь его уничтожить, этого маленького, невинного ребенка? Что он тебе сделал плохого? Говори! Что он тебе сделал плохого?»

– Он как осколок в моих глазах, от которого чувствую постоянную боль…

– Но почему?

– Лучше не спрашивай…

– У терпения тоже есть предел!

– Есть, конечно. У меня этот предел уже настал. Баччу – не просто часть Дивакара. Его образ каждую минуту напоминает тебе Дивакара. Он для тебя не прошлое, нет, он и теперь настоящее, настоящее… Хоть он и ушел из твоей жизни, но до сих пор в ней остается…

– Это все путы твоего сомневающегося разума, которые ты хочешь на меня набросить!

– Нет, это правда, горькая правда. Всякий раз, когда я вижу прислонившегося к твоей груди Баччу, я вижу Дивакара…

– Что ты несешь?!

– Я не могу выносить его между мной и тобой. И не только во мне дело. Из-за этого Дивакара ты игнорируешь моего ребенка. Как будто ты и не рожала Рону. Почему ты обращаешься с моим сыном как с пасынком? – Нишитх с особым ударением выделил слово «мой», и она почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Когда же между ними возникла граница, разделяющая все на твое-мое?

– Что ты такое говоришь? Мерзость! Не понимаешь?! – ее голос дрожал от презрения. – Я же мать… Как я могу разделять Рону и Баччу?

– Отлично! Не знаю, почему я настаивал, чтобы ты родила Рону. Почему так настойчиво хотел стать отцом? Ты же не хотела второй раз становиться мамой. Тебе и дела никакого нет, жив он или нет, взяла на руки и отнесла в ясли. Если нужна какая-то помощь, так все мама поможет…

Испуганный Баччу сидел, прижав колени к лицу. Свекровь тоже проснулась и стояла на пороге комнаты. Насколько могла, Шубху сдержанно произнесла, желая успокоить Нишитха и успокоиться самой: «Возможно ли, чтобы ты отбросил все свои беспричинные сомнения и полюбил Баччу как раньше? Став для него отцом, ты сам захотел занять место Дивакара».

– Но ты не позволила мне…

– Это неправда!

– А в чем правда?

– Правда лишь в том, что для Рону в этом доме есть и бабушка, и отец, и мама, а для Баччу… Только мама. Да и не только в этом доме, наверное, во всем мире. Я не могу совершить преступление и отнять у него мать…

– Ты заблуждаешься… Но и сейчас этот дом может остаться домом только при одном условии: Баччу нужно отдать в интернат. Я уже запросил заявление и другие документы для школы Раноде в Панчгани. Подумай, – он пошел в свою комнату, топая ногами. Свекровь молча развернулась и ушла. В комнате остались только она и всхлипывающий Баччу, сидевший на корточках и прижавший колени к лицу.

Сколько всего она хотела сказать. Хотела сказать: «Ты ищешь в невинном ребенке того человека, которого уже давно нет в моей жизни. Нишитх, конечно, Баччу – часть отца, но ведь он частичка и меня тоже. Почему ты не можешь увидеть в Баччу меня и принять его как своего? Какая боль заполнила страницы твоего дневника? Почему она остается в твоем сердце, и, несмотря на прошедшие годы, так и не утихла?»