Современный югославский детектив

— Не мешало бы нам чем–нибудь подкрепиться, а? — спросил я. Мандич и женщина поглядели на меня с удивлением — похоже, не ждали подобной любезности. Мне же казалось, что допрос надо строить как доверительную беседу… Не ожидая ответа, я сделал знак Боре. Через несколько минут на столе оказались полбутылки коньяка, рюмки и четыре чашки с горячим черным кофе. И то и другое всем нам действительно было кстати. Особенно Владо Мандичу, который заметно оживился.

— Так, — сказал я, закуривая сигарету. — А теперь расскажите мне, зачем вы разбили витрину на Илице? Что вам не терпелось угодить под арест, мне ясно, я не понимаю только, почему потом вы начали дурака валять, притворяясь глухим? Вот что меня интересует!

Мандич вздохнул:

— Как вам объяснить… Видите ли, я не хотел быть замешанным в эту историю. А они меня заставляли…

— Кого вы боялись?

Мандич беспомощно пожал плечами.

— Их… — выдохнул он едва слышно.

— Это не ответ! Кто те люди, которых вы боялись? Ну, смелее!

Мандич испуганно обернулся, словно опасаясь кого–то у себя за спиной. Потом опять пожал плечами и чуть слышно ответил:

— Не знаю… этого никто не знает…

Что это значит? Может, я все же имею дело с психом, душевнобольным, страдающим манией преследования в тяжелой форме?

— Знаю только… — продолжал Мандич тихо и прерывисто, выведя меня из размышлений, — пароль: «Включай свет, стало темно»… И что он поверит только мне… То есть мне он будет полностью доверять… Потому я и вернулся…

Со стороны эта околесица действительно смахивала на бред сумасшедшего, но мне вдруг за словами Мандича что–то забрезжило. Мандич был уверен, что я о нем знаю гораздо больше, чем это было на самом деле. Он говорил со мной как с человеком, посвященным во что–то!

— Кто же это должен иметь к вам полное доверие? — поинтересовался я. Мандич махнул рукой в сторону жены:

— Брат ее… Мирко Црнкович…

Женщина вмешалась в разговор, я не стал ее прерывать — это даст мне необходимые разъяснения.

— Мой брат сейчас в Лепоглаве…[1] Срок отсиживает… Должен выйти через несколько дней. Осужден сразу после войны…

— Как военный преступник?

Женщина неохотно подтвердила:

— Так в деле значится. Только… только он никого не убивал, клянусь вам!.. Просто у них работал…

Мандич торопливо подхватил:

— Теперь я не знаю, что и думать… Иногда мне кажется, что всему виной Мирко… А с другой стороны, кабы сам я не согласился… Скажу лучше, как все получилось… Была у меня своя торговлишка до войны, так, всякая мелочь. А в сорок первом Мирко возьми да и подбей меня занять конфискованный еврейский магазин…

— А Мирко Црнкович кто был? — осведомился я. — Усташ?

— Да нет… Делал кое–что для немцев. Мирко еще до войны в Германии жил, ну и снюхался с ними…

Бора по моему знаку вышел из комнаты. Надо было проверить, какие данные имеются в нашем архиве на этого самого Мирко Црнковича. Мандич тем временем продолжал, не обратив внимания на уход Боры:

— В сорок пятом, перед самым концом войны, я сдуру подался в Германию. В Загребе остаться побоялся из–за магазина этого, на который позарился. Думал вернуться, как все забудется… Попал в лагерь для перемещенных лиц, ну и… знаете ведь, как это бывает… Стал политическим эмигрантом, право убежища получил. Деньжонки небольшие, что с собой были, быстро кончились. Работу подыскать трудно, даже временную, а и сыщешь, так половину заработка отдавай лагерному «боссу»… Пробовал я промышлять контрабандой, но дело не пошло, полиция сразу меня схватила. Стало меня домой тянуть, да чем дальше, тем больше, только об этом и заикнуться было нельзя. В лагере как узнают, что кто–то домой засобирался, устраивают ночью «темную», бывало, что и до смерти. Там этим делом усташи заправляли, они какую–то свою политику гнули. Мне тоже один раз ночью здорово навтыкали…

— Кто были те люди? — спросил я. — Вы их знали?

— Нет… Даже не видел их раньше… Да и потом тоже. Но за что били, знал, они сказали…

Бора вернулся в комнату и положил передо мной листок бумаги. Я успел его прочесть, пока Владо Мандич тянул свою одиссею. Написано было следующее:

«Мирко Црнкович осужден в 1945 году на пожизненное тюремное заключение за шпионаж, как агент немецкой разведгруппы AMT–VI, в которую вступил, будучи югославским гражданином, еще до оккупации Югославии. В качестве такового действовал в Загребе в годы войны. Арестован в конце войны при попытке с остатками немецких войск бежать в Австрию. Помилован, срок истекает на днях».

— Однажды эмигрант какой–то — по имени я его не знал, только по виду, да еще что он из усташей, — пригласил меня с собой в город — дескать, в гости. Привел на квартиру — богатая такая квартира, хозяин, похоже, хорошую деньгу зашибал, только хозяина этого я прежде не встречал. Имени не знаю — он мне не назвался, а сам я не посмел спрашивать. Со мной обошлись вежливо, он уже знал, что мне домой хочется, и обещал все устроить, только за это я должен был уговорить Мирко к ним вернуться…

— Как это — вернуться?! — изумился я. — Отсидев такой срок, опять бежать за границу?

Мандич пожал плечами.