Современный нигилизм. Хроника

А что же произошло в XX веке с цифровой Игрой? Не что иное, как кризис смысла, из-за которого человек, обладающий всей глубиной опыта, сознания и социальных отношений, отправился на поиски высшего смысла и в конце концов не нашел его. Этот кризис разрешился после того, как перевернулся «айсберг» смысла: если до сих пор он или сущность вещей находились внизу и были скрыты внизу от опыта на поверхности, то теперь они оказались сверху. Лучшим отображением этого феномена стал плоский монитор компьютера, технологически и метафизически «упрощенный» благодаря революционной интуиции Стива Джобса. Сила «иконок», которые появляются, как только вспыхивает экран, своими стилизованными очертаниями указывают на объекты, которые они заменяют и теперь будут заменять всегда: телефонная трубка, стрелка компаса, почтовый конверт, часы с циферблатом и даже зубчатое колесо. Эти знаковые изображения, символы цифровой культуры, были приспособлены в качестве буйков, отмечающих точное место, где всплывает полезное сердце вещей, освобожденное от сложности принадлежавших XX веку процессов, державших его в плену. Они остались и сигнализируют о том, что «сущность опыта поднялась из своих подземных нор, избрав поверхность естественной средой обитания», и все это привело к уравниванию сущности и внешнего вида.

Есть один аспект, больше всего поразивший меня в этом путешествии к сердцу Игры, и это сравнение между опытом «XX века» (назовем его так) и тем, что Барикко называет цифровым пост-опытом. В первом потеря чувства реальности оставила после себя ностальгию и едкую пустоту, свидетельство того, что нечто было потеряно. Барикко описывает это как ситуацию, когда ты смотришь фильм на пленке и по краю экрана изображение мерцает, не остается статичным, не сливается с поверхностью, а будто «вибрирует». Вот его слова: «Эта вибрация – это движение, при котором реальность начинает резонировать; размытость изображения, придающая реальности дыхание смысла; замедление, в котором реальность обретает тайну, – а стало быть, там и только там можно почерпнуть любой истинный опыт. Не может быть истинного опыта без этой вибрации». Это будто наша «душа» и «душа» вещей одновременно.

Теперь, в эпоху Игры, где кадры идеально перетекают один в другой благодаря цифровому формату, что происходит с этой вибрацией? Неужели она утеряна безвозвратно?

Сможет ли пост-опыт по-прежнему передать эту нехватку, несовершенство и чувство разъединенности, которое нужно осознать и без которого невозможен никакой опыт, ни до, ни после? (Вряд ли стоит напоминать о том, что без смысла не может быть опыта, а только несвязный хаос перцептивных или ментальных состояний.)

Барикко, который, как лозоходец, отправляется на поиски источника, но только не копает, а скользит по поверхности цифрового существования, говорит, что эта вибрация возникает и в пост-опыте Игры. Как раз в тот момент, когда нам стало казаться, что бесконечное и упрямое использование девайсов детьми (но чаще всего теми, кто уже давно повзрослел) заставило их с головой погрузиться в водоворот фрагментированной информации, в которой отсутствует непрерывная нить сознания и концентрация опыта, – как раз тогда оказалось возможным понять, что «в Игре ощущается почти повсеместно, что-то в ней пульсирует, живет, производит опыт и порождает интенсивный смысл: одушевляет». Формируется другой опыт, который хоть и носит приставку «пост-» по отношению к опыту передачи информации от человека к человеку, но все равно является опытом:

«Извлекаешь пользу из айсберга; извлекаешь пользу из того факта, что кто-то откопал сущность вещей и вывел ее на поверхность мира <…>, и совершаешь единственный жест, который данная система тебе подсказывает: приводишь все в движение. Скрещиваешь. Связываешь. Накладываешь одно на другое. Смешиваешь. В твоем распоряжении клетки реальности, выложенные самым простым, пригодным к немедленному употреблению способом: но ты не просто употребляешь их, ты над ними работаешь».