Современный польский, чешский и словацкий детектив

Разумеется, надо было попытаться установить личность владельца купюры, а банковский служащий поступил неразумно, подняв тревогу. Будинский, правда, потом его оправдывал, дескать, банк не имеет права принимать неплатежеспособные деньги. А нас это заставило в свою очередь действовать в открытую в ювелирном магазине.

Все эти обстоятельства только усиливали мое желание как можно скорее встретиться с Ярославом Ленком. В больнице мне пообещали, что это произойдет через неделю. Но вместе с тем сказали, что при первой беседе я могу задавать лишь такие вопросы, на которые пациент сможет отвечать без волнения и без большого душевного напряжения. Невесте разрешили его посетить не раньше чем месяца через полтора.

Если Ленк стал жертвой преступления, то совершенно невероятно, чтобы он не заметил какой-либо подозрительной мелочи.

И мой доклад министерству финансов, естественно, вызвал тревогу и беспокойство, когда я написал, что вразрез с нашей прежней версией серия «C-L» не была уничтожена полностью.

Наш сотрудник Трепинский, проделавший геркулесову работу по опросу пассажиров поезда № 2316, почти закончил ее.

Прежде всего он подчеркнул, что все попытки сохранить в тайне пребывание Ярослава Ленка в больнице — курам на смех (хотя сам при этом даже не улыбнулся). В местной больнице, куда доставили Ленка с железной дороги и откуда потом отправили самолетом в Прагу, народу было тьма-тьмущая. Все выспрашивали подробности о почтовом вагоне. Приказ о неразглашении сведений о взрыве пришел позже, да к тому же не был доведен до сведения всех, кому нужно было это знать.

Трепинский привел ко мне сотрудника своей группы, и тот сообщил мне интересные подробности.

— Я побывал у двух пожилых женщин, переживших это железнодорожное происшествие. Филиппина Грахова, вдова судьи, и Йозефа Небушилова, врач. Они стали расспрашивать меня о военном из почтового вагона и попросили разрешить им с помощью пражского бюро услуг отправить ему цветы. Им хорошо известно, где он, от знакомых, работающих в местной больнице. Обе женщины весьма чувствительные, я бы даже сказал, сентиментальные особы и поэтому проявили такой интерес к судьбе старшего лейтенанта Ленка. Но эту заинтересованность в судьбе Ленка подогрел в них недавно какой-то незнакомый, но довольно бойкий тип, пожелавший купить у старушек попугая.

— Попугая?

— Да, попугая, — подтвердил сотрудник, — говорящего попугая из тропиков. Но попугая у них сроду не было, тогда незнакомец извинился и сказал, что, видимо, ошибся.

Мне бы даже и во сне не приснилось, что к нашему делу еще приплетут и попугая.

— Оказывается, он разыскивал попугая по всему городку, но безуспешно. Заведя разговор о попугае, он потом свернул на железнодорожную катастрофу и под конец даже объявил себя двоюродным братом раненого старшего лейтенанта. Вероятно, от этих женщин и еще некоторых других лиц он узнал, где находится старший лейтенант Ленк, делая вид, что ему об этом хорошо известно. Он напридумывал всякую ерунду о своем родстве со старшим лейтенантом Ленком. Мысль послать цветы тоже исходила от него.

— И они решили послать эти цветы? — спросил я.

— И даже послали их, — ответил сотрудник.

— Как же они это сделали?

— Обратились к пражской фирме и переслали деньги.

— А тот человек принимал в этом участие?

— Нет, он исчез. А куда, я так и не мог установить.

— Известно вам еще что-нибудь?

— Пока это все.

Цветы в больницу еще не дошли. Но в садовом хозяйстве заказ был получен. К цветам прилагалась записка с точным адресом больницы и следующим текстом: «Героическому защитнику народного имущества от Филиппины Граховой и Йозефы Небушиловой».

Записку принес сам Карличек. Она была написана дрожащей рукой темно-фиолетовыми чернилами, старательным, четким почерком.

— Если мы установим, — сказал Карличек, — что записку и вправду писали эти две старушенции и никто другой не участвовал в передаче цветов, у нас будет отличный случай поломать над всем этим голову. Могу взять это дело на себя, — предложил он. — Речь ведь идет о применении на практике теории психологического барьера в сознании, поэтому я чувствую особую ответственность.

Посоветовавшись со мной, он отправил Ястреба к этим двум вдовам, а сам решил незаметно проследить судьбу букета. Букет, составленный из оранжерейных роз, довольно дорогих в осеннее время, был сравнительно небольшим.

Ничего подозрительного вроде бы не произошло. Розы пропутешествовали в больницу и украсили приемный покой, так как в палату к больному их не поставили.

Записку с темно-фиолетовым текстом я сохранил у себя, и поступки человека, разыскивающего попугая, по-прежнему оставались для нас загадкой.

Ленк так ни о чем и не узнал; он чувствовал себя лучше, спрашивал о своей невесте и получал успокоительный ответ, что скоро ее увидит.

Шло время. Розы увяли, а Карличек все еще не обнаружил в окружении Гелены Дворской никого подозрительного.

Дня через три после того, как цветочное подношение выбросили на помойку, мне позвонил главный врач.