Современный польский, чешский и словацкий детектив

Я беру три порции сосисок с горчицей, два теплых рогалика и кружку пива. Потом снова сажусь в машину, закуриваю сигарету и блаженствую. Теперь только чашку черного кофе — и это вполне заменит хороший сон.

Звоню по телефону Лоубалу. Он отзывается сонным голосом.

— Есть кое-какие новости, — говорю я ему. — Позвоните Трепинскому. Пока от вас мне ничего не надо, только одно: пошлите сотрудницу, которая видела, как Роман Галик покупал пани Трояновой новое платье.

— Через полчаса она будет у вас, — обещает Лоубал.

Я пью черный кофе, покуриваю и жду. Кажется, кто-то в отчаянии начинает воздвигать перед собой стену из трупов, стремясь скрыться за ней… А ведь так не выпутаешься.

Появляется сотрудница Лоубала.

— Скленарж-Галик говорил, — спрашиваю я ее, — что в магазине дамского платья у него есть знакомый. Как вы думаете, это был хороший знакомый?

— Да, — заверяет она, — Он дружески кивнул Галику, когда его увидел. И явно старался ему услужить.

— Хорошо. Пойдете со мной. В восемь часов будьте у моего кабинета.

Не знаю, удастся ли найти еще кого-нибудь из знакомых Галика. Пока мне известны только двое. Вторым я считаю того, кто сегодня ночью отправил его на тот свет.

В восемь утра в магазине дамского платья еще спокойно, нет обычного оживления. Сотруднице не приходится провожать меня внутрь. Знакомого Галика мы видим за полуприкрытой витриной. Он что-то там устанавливает, убирает витрину. Он примерно такого же возраста, что и Галик, причесан как на картинке, галстук старательно вывязан.

Я просовываю голову в щель витрины и вежливо обращаюсь к нему:

— Разрешите? Мне нужно с вами срочно поговорить.

Он удивленно оборачивается.

— Пожалуйста, пройдите в магазин. Осторожнее, тут ведь стекло.

Я вытаскиваю из кармана удостоверение, а он испуганно следит за всеми моими жестами.

— Извините за беспокойство. — Я продолжаю стоять у витрины. — Но не будете ли вы так любезны прервать на время свою работу?

Закрытое стекло витрины скрывает эту сцену от любопытных прохожих. Художник-оформитель осторожно пробирается к витринной щели и, спрыгнув на тротуар, смотрит на меня с нескрываемым удивлением.

— Что вам угодно?

— Чтобы вы на время оставили витрину.

Он подчиняется, а я делаю знак сотруднице: больше она мне не нужна. Вместе с ним я вхожу в магазин, все с удивлением смотрят на меня. Продавцы стоят без дела. В магазине всего одна пожилая клиентка, которой занимается одна из продавщиц.

Оформитель ведет меня налево, к двери, табличка на которой возвещает: «Примерочная, только для дам». Там он предлагает мне присесть, но я благодарю и отказываюсь.

— Вы знаете Романа Галика?

— Галика? Разумеется! Он недавно был у нас. — Бедняга машинально приглаживает волосы.

— Покажите мне ваши документы.

Оформитель, нервничая, лезет сначала не в тот карман. Наконец протягивает мне паспорт. Алоиз Троужил. Записываю его имя и адрес.

— Галик был здесь с дамой, — продолжает он уже по своей инициативе. — Часа за три до того он пришел один. И попросил меня не называть его по имени при этой даме, дескать, он ей представился иначе.

Я знаю совершенно точно, что Троужил действительно не называл Галика по имени. Знаю и то, что они «на ты». И я спрашиваю:

— Вы его хорошо знаете?

— Мы вместе учились в школе. И вместе ее окончили. Потом долго не виделись. Мне достался в наследство от отца магазин модного платья, но новые экономические отношения… Теперь я здесь просто служащий. Что ж, мне неплохо.

— А вы встречались с Галиком после окончания школы?

— После окончания? Пожалуй, нет. Хотя — простите. Раз или два на встречах бывших учеников школы… это было еще перед войной… а потом как-то встретились на улице. И заговорили о том, кто чем занимается. Я предложил ему работу в нашем магазине, но он в ответ рассмеялся. Дескать, он сам себе господин, с женой разошелся. А у меня трое детей, и я ни за что не стал бы разводиться.

— С тех пор вы с ним не виделись до того дня, когда он покупал здесь платье?

Алоиз Троужил снова нервным движением приглаживает волосы.

— Один раз. В этом году, в начале весны. Было еще грязно. Он пришел ко мне с несколько странной просьбой. Я выполнил ее, но, раз уж вы расспрашиваете меня с таким пристрастием, заверяю вас, что я не увидел в этой просьбе ничего дурного.

— Можете смело говорить, — успокоил я его.

— Он хотел… чтобы я достал ему два манекена, ну, те, что мы ставим в витрины… мужской и женский. Я не знал, удастся ли мне это. Тогда он поинтересовался, где их делают. А когда я задал вопрос, зачем ему эти манекены… — Алоиз Троужил снова приглаживает волосы, мнется и наконец говорит: — Его ответ был каким-то странным. Я воспринял это как шутку…

— А что именно он вам ответил?

— Он сказал, — снова с трудом припоминает Троужил, — что хочет ставить опыты не только на крысах. Что свои опыты с манекенов он перенесет потом на живых людей и заработает на этом миллионы.

— Что он имел в виду?

— Не знаю. Он не стал больше распространяться на эту тему. Или он дурачил меня, или не хотел выдать какую-то тайну. А что, он совершил что-нибудь противозаконное?