Современный польский, чешский и словацкий детектив

Город остался позади, дорога шла вверх, впереди вставали горы.

— Любопытно, — спокойно заметил Лазинский. — Нам теперь практически ясна вся картина, судя по всему, мы напали на целую сеть, это подтверждают факты; телеграмма Голиана уведомляла Штаглову о прибытии Шнирке, срочный разговор с Михалянами был, очевидно, заранее договоренной уловкой, Штаглова знала, где искать Голиана, и ждала лишь приказа, где и когда встретиться… — Он усмехнулся. — Инженер Голиан не думал об ампуле с газом. Более того, забыл многое, что обязан был помнить, растерялся… Запил! Шнирке выбил его из колеи, все случившееся оказалось выше его сил…

— Нет, может быть, все совсем не так, — заметил Шимчик. — Что-то слишком уж гладко, без сучка, без задоринки, на практике обычно так не бывает — меньше стройности, меньше порядка. — Он стиснул зубы и спросил: — Вам такое известно?

— Что именно, товарищ капитан? — словно милостыню бросил ему вопрос Лазинский.

Или, может быть, Шимчику это показалось? И Шимчик, овладев собой, продолжал:

— Я все время думаю о человеке, что торчал около завода, и о том, в эспрессо. По описанию, нами полученному: портфель, плащ, не картавит — все это удивительно банально, подойдет к кому угодно. На вашем месте я прикинул бы, не о разных ли двух людях говорят свидетели? Того, у завода, я, предположим, принимаю, хотя почти убежден, что это не Шнирке. Человека в эспрессо — исключаю. Он, я уверен, к нашему делу не относится, это не агент, потому что агент уже…

— Неужели ушел? — ехидно засмеялся Лазинский.

— Да.

— Куда же, товарищ капитан?

Зеленая «победа» свернула на проселок.

— Далеко. Я бы сказал за реку.

— За какую еще реку?

Шимчик не ответил, зеленая машина остановилась. Стеглик и Бренч вышли и дожидались остальных. Метрах в ста начинался лес. Через пять минут они уже были на полянке. Вот и дача. Все двинулись к дому. Стеглик впереди, Лазинский — замыкая шествие. Они подошли к дверям, капитан Шимчик, с бледным, напряженным лицом, остановился и, переведя дыхание, словно после большого физического напряжения, приказал:

— Товарищ лейтенант, приступайте!

Бренч достал инструмент. Где-то неподалеку свистела сойка, дятел стучал по дереву. Молоток ударил по долоту, замок не поддавался. Вспотевший лейтенант еще долго возился, но вот наконец сказал:

— Готово! — И распахнул дверь.

Шимчик взглянул на Лазинского, пригнулся и переступил порог. В полумраке можно было разглядеть двухъярусные нары, плиту, стол, полку. На столе стояла керосиновая лампа. Он зажег ее.

— Там! — бросил Шимчик.

Под нижними нарами лежало тело, прикрытое плащом. Из вишневого портфеля, лежащего рядом, выглядывала пижама. По сосновому дощатому полу расползлось засохшее темное пятно.

Губы Стеглика беззвучно шевелились.

— Что вы сказали? — спросил его Бренч.

— Кровь, — прошептал Стеглик и поспешно выскочил из дома.

— Вот он, ваш Баранок, — покачал головой капитан Шимчик, — о Шнирке не печальтесь. Он жив и здоров.

Лазинский молча застыл на месте, пытаясь овладеть собой. Это ему не удалось. Он повернулся и, не говоря ни слова, вышел.

14

В первом часу обе «победы» уже возвращались в город. Шимчик и Лазинский свое дело на даче закончили, там остались срочно вызванные врач и два криминалиста; они собирали отпечатки пальцев и делали опись. Стеглик и Бренч опять ехали в первой машине; инженер сидел, обхватив лицо ладонями. Во второй машине скорчился Лазинский. Он был смущен и молчалив. Изредка поглядывая на Шимчика, Лазинский думал: «Не страшно, что во мне кипит желчь и разыгрались нервы, страшно, что я завидую ему, что я не заметил его вчерашней, кажущейся апатии. Он не уделял никакого внимания химзаводу, хотя каждый на его месте бегал бы туда и допрашивал директора, сотрудников, шоферов, кого придется, всякого, с кем Голиан сказал хоть слово. Он этого делать не стал, он сидел над открыткой из Швейцарии, над бумагами из портфеля Голиана, колдовал над горстью земли в коробочке, изучал, казалось бы, не имеющую значения телеграмму неизвестной Вероне, короче — он видел только Голиана, те пункты, где его поступки становились противоречивыми… А я, безумец, искал только Баранка, гонялся за призраком. Гаверла выдвинул теорию, и я готов был тогда же поклясться, что Шнирке — убийца, а Шнирке оказался жертвой. Если убитый (Лазинский уже сомневался) действительно Баранок. Когда старику все это пришло в голову? Вчера вечером он лишь намекал, а утром, приехав на завод, уже был уверен, знал, что мы найдем в этой халупе. Говорил о реке, ждал своего триумфа и забавлялся моей трепотней. И сейчас забавляется моим молчанием. Я для него молокосос и шляпа!»

Машины остановились перед опущенным шлагбаумом. Приближался товарняк. Шимчик подошел к первой «победе», попрощался с инженером и велел Бренчу пересесть к Лазинскому. Шлагбаум подняли, он вернулся и сказал шоферу:

— На маленькой площади сверните направо. На Боттовой остановитесь. Поехали.

Анна Голианова гладила на кухне. Двери в квартиру не были заперты, они вошли, и капитан Шимчик громко поздоровался:

— Добрый день. Это мы.

Женщина вздрогнула и обернулась.