Современный польский детектив

Я знаю, вы очень спешите. Понимаю — важные дела.

Да, очень важные,— подтвердил Рушинский.

Ну, так я коротко.

На сей раз, адвокат промолчал, дабы не затягивать разговора.

—Решил написать завещание...

— Существует три формы,— прервал Рушинский клиента, желая поскорее ввести его в курс дела,— собственноручное, нотариальное и, наконец, особое, изложенное устно и записанное третьим лицом в присутствии двух свидетелей.

—Это я знаю. Прежде чем прийти к вам, я заглянул в семейный кодекс. Завещание у меня готово. Я хочу, чтобы вы прочитали его и сказали, не упустил ли я чего из виду.

Многословный Ярецкий достал большой серый конверт, открыл его и протянул адвокату сложенный лист бумаги. Рушинский развернул и углубился в чтение. Разговоры кончились, и он, наконец, смог приступить к делу. Завещание было напечатано на машинке и только подпись и дата проставлены от руки.

Завещание должно быть написано вамп собственноручно,— объяснил адвокат.

Да я ведь пишу как курица лапой. Кажется, теперь разрешается печатать завещание на машинке, лишь бы подпись была подлинная? А то, что это моя подпись, вы и сами видите. Если нужно, могу еще раз подписаться, в вашем присутствии.

Сказав это, Ярецкий вынул из кармана ручку и вывел внизу: «Подписал еще раз в присутствии адвоката Рушин-ского — Влодзимеж Ярецкий».

Действительно, почерк клиента оставлял желать лучшего. Когда Ярецкий подписывался, у него чуть завернулся рукав, и адвокат увидел на запястье большой шрам. Он мог быть от пули или ножа. Похоже, что рана нанесена недавно, рубец был еще красный.

—Теперь порядок? — Клиент протянул завещание. Оно было напечатано на большом листе, сложенном вдвое, но весь текст умещался на одной четвертой листа.

ЗАВЕЩАНИЕ

Я, нижеподписавшийся Влодзимеж Ярецкий, родившийся в Млаве 27 сентября 1918 года, проживающий в Варшаве, улица Запогодная, 24, квартира 65, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю:

Мой жене Барбаре, урожденной Квасневской, кооперативную квартиру в кооперативе «Наш якорь» на За-ногодной улице, 24, квартира 65, в которой я проживаю в данное время;

легковую машину марки «рено»; вклады на авто и обычных сберегательных книжках в государственной сберегательной кассе, а также все, что она получила при моей жизни.

Больше ей не полагается, и она хорошо знает почему.

Все остальное свое имущество, а именно: ремесленную мастерскую на улице Хелминской в доме № 17, во дворе, вместе с машинами и другим оборудованием; сырье для производства товара; автомашину «варшава»; денежные поступления от клиентов за товары, полученные от предприятия, если таковые окажутся к моменту моей смерти, завещаю Станиславу Ковальскому, проживающему в Воломине, улица Малиновая, 9. Поступаю так, чтобы отблагодарить Станислава Ковальского за то, что он во время Варшавского восстания спас мне жизнь.

Это завещание я отдаю на хранение в нотариальную контору № 104 в Варшаве в руки адвоката Мечислава Рушинского, которому также предоставляю полномочия предпринять после моей смерти соответствующие действия, имеющие целью исполнение моей последней воли.

Варшава, 14 апреля 1970 года Влодзимеж Ярецкий

Под машинописным текстом стояла собственноручная подпись завещателя. Еще ниже — его приписка о повторном подписании завещания уже в нотариальной конторе. На сером конверте красовалась надпись: «Завещание Влод-зимежа Ярецкого».

—Ничего не могу поделать, пан Ярецкий,— сказал адвокат, возвращая бумагу.— Вам придется вернуться домой и переписать от руки все завещание. Приходите, пожалуйста, в ближайшую пятницу, и мы тогда спокойно сделаем все, что нужно. Так будет даже лучше. Сегодня я очень спешу, в пятницу же буду свободен.

Ярецкий хитро ухмыльнулся.

—Признаюсь, я предвидел, что с этим машинописным завещанием может быть осечка. Поэтому подстраховался на всякий случаи.

И он извлек из кармана пиджака лист бумаги, сложенный вчетверо. Развернул и протянул адвокату.

Теперь у Рушинского в руках был лист бумаги, старательно разлинованный остро заточенным карандашом «в две линейки», как в тетрадках для чистописания. И в самом деле, Ярецкий на этом листе с исключительной старательностью вывел весь текст своего завещания. Только подпись, писанная уже знакомыми каракулями, выдавала его авторство.

У меня такой неразборчивый почерк, никто и ничего не смог бы прочитать. Поэтому я старался каждую букву выводить отдельно, как меня когда-то в школе учили,— оправдывался смущенный Ярецкий.— Но теперь-то все как следует, пан меценат?

По форме это завещание соответствует правовым нормам,— заключил адвокат.— Согласно семейному праву, завещание должно писаться наследодателем собственноручно, при этом ему не возбраняется текст написать каллиграфическим почерком.

Следовательно, все в порядке? — обрадовался клиент.

С формальной стороны — в порядке. Другое дело — содержание вашей последней воли. Здесь имеются определенные возражения...

Ярецкий, казалось, не обратил внимания на замечание адвоката и продолжал: