Языки пламени ласкали бедра чугунка. Мамалыжный пар поднимался медленно, разжигая аппетит. Костер освещал высеченные в граните ночи статуи с черными, глубокими, непроницаемыми глазами. Возле шатров женщины прогуливали свои пушистые юбки, золото в их волосах блестело тайным призывом.
Булибаша объяснил загадку исчезнувшей одежды.
— Это дело рук Митрия, рыбхозного сторожа. Как поймает осквернителей пруда, так уносит их пожитки. А прибегут нагишом в село — возвращает. Заскок у человека…
Димку досталась белая, Силе — байковая расшитая рубаха, К ним цыгане добавили по паре потрепанных штанов. Лежа у костра, они слушали танану. Мелодия будоражила сердца кочевников, разжигала кровь.
Беглый улыбался воспоминаниям. В детстве он ездил на каникулы в деревню, к бабушке. Однажды у околицы появились цыгане-лудильщики: крытая рогожей телега и четырнадцать человеческих душ. Босые пацанята в штанишках с лямкой сверкали голыми пупками. А Силе в матросском костюмчике завороженно смотрел на работу лудильщиков. Как-то вечером они приготовили борщ, пригласили и его. Мать застала его дующим на ложку и уволокла домой. «Не смей, уши оборву, они дохлятину едят!»
Это была неправда. Он своими глазами видел, как свернули шею курице. С тех пор прошло 35 лет, но такого вкусного борща ему не пришлось больше отведать….
Даже звезды прикорнули.
Булибаша набил табаком трубку, прикурил от уголька и знаком пригласил их следовать за ним. Они сели, опустив ноги в придорожную канаву.
Вожак сверлил их взглядом:
— Когда бежали?
Димок лишился речи. Силе изменился в лице.
— То есть… как?
— Матерью клянусь, что вы ховаетесь!
Димок сыпал клятвами, готов был бить поклоны. Но Булибаша остановил его.
— Катитесь, братцы! Мы кочевые цыгане, осложнения нам ни к чему…
Утро омывало траву росой, нежный свет укладывал тьму на межах.
Беглецы вышли на шоссе. Непривычные к ходьбе босиком, они вышагивали, что твои аисты, по острому щебню.
Димок узрел маковку церкви, возвышающуюся над кронами деревьев, и сказал:
— А ладно ли получится, дя Беглый? Как бы подозрения не вызвать… Видишь, Булибаша сразу разнюхал.
— Потому что у тебя глаза сводника, Митря. Не впервой говорю тебе это.
— Так выколи их!
Он шагал огорченный, руки в брюки. Силе остановился в нерешительности.
— Верно говоришь, без документов недели не продержимся.
— А не приди мы за одежкой, опять заподозрят. Куда ни кинь, все одно клин. Давай бросим монетку!
Он обломил две палочки, короткую и длинную, и прикрыл их ладонью.
— Длинная — пробуем, короткая — налево кругом. Тяни! Силе вытащил длинную. Димок вздохнул:
— То-то! Пошли!
— Будь начеку, ни единого слова, слышишь?! Как открыл рот…
— Так тюрягой и несет. Понял, дядя.
— Главное, не улыбайся! Не показывай зубы.
— На них что — написано «вор»?
— Написано, Димок. На выбитом… Димку стало не по себе.
— А что, если подождать тебя тута?
— Брось.
Деревня обняла дорогу, расстелила по обочинам ковры нарциссов и незабудок, поставила цветущие абрикосы и белолицые дома с голубыми глазами-окнами. Роса слезилась на пышной подзаборной крапиве. Хозяйки вытаскивали постели на крыльцо, мужики возились в конюшнях. Острый запах выгребаемого навоза дополнял утреннюю свежесть.
Перед сельсоветом иссохший — одни узлы — старик терпеливо и заботливо, не оставляя ни единого окурка между камнями, подметал улицу. На нем была заношенная шапка, застегнутая доверху полотняная рубаха, грубошерстная жилетка и залатанные сзади шерстяные шаровары.
— Доброе утро, дед!
Тот приставил ладонь к уху:
— Ась?
— Доброе утро, повторил Профессор несколько громче.
— Доброе!
Дед говорил с хрипотцой. Слова заглушались непрерывным астматическим хрипением.
— Что ты тут делаешь? — Ась?
— Что ты тут делаешь! Дед опять взялся за метлу.
— Щекочу камни!
Димок прыснул со смеху. Профессор спросил, срываясь на крик:
— Есть кто в совете?
Дед присел на скамейку, сооруженную под забором, развернул платок величиной с простыню, вытер лоб, затем заросшие щетиной щеки, затем нос.
— Как не быть? Все до единого: и председатель, и агроном, и…
— Так закрыто же!
— Ась?
— Замок висит!
— Дак трудятся добрые люди. Уж дважды музыкантов меняли…
Димок прислушался. Из дома доносились пиликанье скрипки, свист, голоса. Через черный ход непрерывным потоком несли отборные яства: барашков на вертеле, пироги, фляги с вином. Шел пир горой.
— Чокаются с ахтерами, бо вчерась был тиатр…
— А тебя не пригласили? — Ась?
— Не звали?
— Как же, звали…
— Так чего стоишь на улице?
Дед достал потертую пачку сигарет, выбрал одну и послюнил.
— Звали отгонять от окон народ. Дурачье необразованное… Замест того, чтобы радоваться, раз господа артисты оказали им честь, ругают председателя, что пропивает кооперативное добро.
— А он-таки пропивает? — Ась?
— Пропивает?
— Избави боже, возами тянет.
Беглый просветлел. Ему нравился дед. А тот курил, изучая их из-под бровей.
— А вы к нам по какому делу? Профессор рассказал об их беде, добавив:
— Мы собиратели фольклора… — Ась?
— Песни собираем, пословицы…