Современный румынский детектив

Из сумрака появился старик, который вывел с утра пораньше свою собаку. Песик, прекрасный коккер-спаниель, невозмутимо оросил заднее колесо машины.

— Все же надо сообщить в милицию, — У тебя пунктик.

— Это опасный преступник! Счастье еще, что ты жив остался!

— Как ты думаешь, почему он и меня не убил?

— Тебе просто повезло, что рана оказалась не смертельной. Он стрелял в тебя, зная, что взвалит вину за это на Рафаэлу. Второй раз он уже не мог стрелять. Ведь если Рафаэлу убили в одной комнате, а тебя — в другой, значит, надо искать кого-то третьего.

— Ты слышала о переломе основания черепа? Мне бы хватило, если бы этот подонок, когда я в первый раз потерял сознание, закатил мне как следует по затылку. Я бы стал таким же неподвижным, как львы перед фасадом музея Энеску, мимо которого мы только что проехали. Все считали бы, что я сам сломал себе шею, ударившись при падении о стенку.

— Хорошо, что он оставил тебе козырь: никто не поверит, что ты, в таком тяжелом состоянии, сам изуродовал себе лицо.

— Уродовать меня он стал позднее, когда я попытался включить свет, чтобы его увидеть. Наверно, он меня знает и боится даже больше, чем милиции.

— Нашему бы ягненку — да волка съесть! Что, у тебя знакомства в преступном мире?!

Я не обратил на выпад никакого внимания и продолжал рассуждать:

— Он избивал меня потому, что принял за конкурента, или он хотел выпустить меня из западни, чтобы свалить на меня свои проделки. Чтобы милиция преследовала только меня.

— Но это означает, что здесь замешан вовсе не сумасшедший, о котором ты говорил!

— Нет.

— А тогда кто, черт бы тебя побрал, путаник несчастный!

— Откуда я знаю?

— В таком случае еще важнее вовремя сообщить в милицию.

— Заладила: милиция, милиция…

— Да, милиция! Потому что, если в милицию не обратишься ты, это сделает Манафу и выдаст тебя с головой.

— Это его личное дело. Я даже хочу, чтобы меня искали.

— Неужели ты не понимаешь? Меня посадят как сообщницу! — завизжала она.

— Сообщницу в чем?

Смирившись, Серена замолчала. Ее терзали какие-то сомнения, но растерянность мешала принять решение. Я постарался ее успокоить:

— Теперь, когда я узнал, что речь идет о марках, мое желание поглядеть в голубые глаза милиции стало еще меньше, Я хочу получить вознаграждение, которое назначат за эти марки.

— Ты спятил?! Хочешь получить медаль за поимку опасного преступника?

— Допустим.

Махнув рукой, она замолчала.

— Это твое дело, — сказала Серена после раздумья. Она старалась больше на меня не смотреть, видимо, я выглядел ужасно. — С этой минуты, — решила она, — лично для меня ты представляешь чисто ностальгический интерес, который всем окружающим, да и мне самой, будет казаться странным.

— Слушай, ностальгическая натура…

— Но это не помешает мне все-таки потребовать с тебя плату за некоторые услуги, которые ты у меня вынужден будешь попросить.

— Вот теперь я тебя узнаю!

— Имей в виду: ничего о том, что с тобою произошло, я не знаю. Ты упал с лестницы. И если меня когда-нибудь спросят — чего бы мне, честно говоря, не хотелось, — я буду утверждать, что провела эту ночь с тобой, привлеченная твоей бьющей мужской красотой… Куда, ты говорил, мы должны сначала заехать?

— Сначала мы должны выехать. На дорогу, — сказал я, лязгая зубами от озноба. — И хотел бы тебя предупредить, чтобы ты не рассчитывала на жирный куш, хоть и собираешься поживиться. А теперь вези меня домой: Аполлодор, тридцать девять.

Мы спустились по Лютеранской и снова добрались до проспекта Виктории. Город медленно просыпался, как плохой актеришка, с трудом отрываясь от своих грез.

Меня трясло. Ногти были синеватого цвета — значит, кровопотеря большая. Пропитанная кровью рубашка приклеилась к ране. В конце концов, неплохо быть толстокожим!

Я попросил Серену высадить меня возле дома и заехать за мной через четверть часа. Через силу — мучительно было каждое движение — я выбрался из машины. Над городом вновь собрались тучи. В просветах между ними проглядывало смоляное небо, к которому прилипли рассыпанные бриллианты. Напрягая зрение, я телепатически передал инопланетянам вопрос. Фокус их галактического микроскопа попал мне прямо в макушку, и голова заболела еще сильнее. «А у вас, старшие братья, есть дураки?»

Я старался по возможности не производить шума и не быть замеченным. Скоро они узнают мое имя и адрес, поэтому чем меньше информации о своих действиях я им предоставлю, тем лучше. Конура, за которую я исправно вносил плату, проводя здесь не больше недели в году, приняла меня с гостеприимством холодильной камеры. Единственный лучик жизни вносил только мальчик, улыбавшийся мне с фотографии щербатым ртом. В остальном — убожество и уныние. На пыли, покрывавшей все толстым слоем, можно было пальцем записывать мысли любой глубины.

Развернув розовую оберточную бумагу, я извлек свое сокровище, к которому не прикасался семь лет. Теперь пришло его время. Эту бутылку «Гордонс» я получил в подарок на день рождения от своей жены. Единственный ее подарок тех времен, когда она еще хотела, чтобы я был мужем и отцом.