«…я не упрекаю Валериана в том, что он заставил меня работать с ним, — мне нужно было набраться опыта. Но он это сделал лишь для того, чтобы использовать меня. Просто у него два лица, две ипостаси: он вовлек меня в эту работу, но и выжал из меня все, чего ему самому не хватало. Хотя я многому у него и научился. Это в какой-то степени оправдывает его. Одного только я не могу ему простить: ведь это я первый поделился с ним, как со своим учителем, главной моей мечтой — оформить спектакль «Северный ветер». Он заставил меня рассказать ему мой замысел во всех подробностях, до самой малой детали. Он слушал меня с таким вниманием, что мне показалось, он гордится мной, и я его опять любил так же пылко, как любил на первом курсе. Но вот пришел тот день, когда… Страшный день! С самым естественным и невинным видом он сообщил мне, что ему поручено оформить в Национальном театре именно «Северный ветер»! Он говорил со мной так, словно никогда между нами и речи не было о моем собственном замысле, о моих идеях, решениях… Он теперь говорил о них как о своих собственных!
Я знаю: я не боец. Я могу бороться только с красками, с холстом. Мой двоюродный брат нашелся бы, что ему ответить. Я же просто был подавлен, обезоружен беззастенчивостью моего учителя! И чтобы хоть не окончательно, не навеки отступиться от своего замысла, я принял предложение Валериана осуществлять его вместе с ним…»
Я вновь перематываю пленку, перескакивая через детали, не имеющие, на мой взгляд, особого значения. Присутствующие напряженно следят за каждым моим движением. Я не жесток. Я вообще ненавижу жестокость. Но сейчас я со странным удовлетворением наблюдаю, как повергает их всех в ужас запись исповеди Кристиана Лукача. И мне приходит в голову успокоительная мысль, что теперь-то я уже недалек от того, чтобы восстановить с полнейшей достоверностью истинные обстоятельства смерти Кристиана Лукача.