Современный русский историко-фантастический роман

«Со свойственной ему мудростью и решительностью, а также опираясь на творчески переосмысленные идеи основоположников, товарищ Троцкий в первые же дни своего правления сделал невозможное. Он сумел сохранить нерушимое единство партии и уже готового впасть в смуту народа, начал переговоры с правительством юга России о заключении почетного харьковского мира, разработал и стал железной рукой проводить в жизнь новую экономическую политику, опубликовал Октябрьские тезисы о возможности мирного сосуществования двух политических и экономических систем на территории одной, отдельно взятой (за горло!) страны, и это не считая ряда менее исторических, но не менее оригинальных и эффектных акций.»

[94, 25]

Как видим, и здесь проявилась многовариантность толкования исторического образа, социально-политические пристрастия автора. Изложение «исторических» фактов дается в ернической, как заметил сам автор, манере. Такое было бы невозможно ни в собственно историческом исследовании, ни в реалистическом историческом романе.

В историко-фантастических романах Звягинцева, как и у В. Свержина, вымышленные герои подавляют подлинных персонажей истории. Как пришельцы из будущего, они умнее и вооружены передовой технологией. Однако у них отсутствуют этические нормы, присущие аналогичным героям из русских фантастических романов 60-70-х годов XX в., например, персонажам братьев Стругацких. Их обращение с историей бесцеремонно. Темпонавты Звягинцева полагают, что лишь они владеют истиной в последней инстанции и, будучи в принципе людьми субъективно честными и порядочными, тем самым обеспечивают себе право решать, какой исторический путь должна проделать Россия. Нужно все устроить, уберечь родину от грядущих потрясений, а затем удалиться от дел. Таким образом, Звягинцев поддерживает идею прогрессорства, распространенную в российской фантастике последних десятилетий XX в.

При воспроизведении coleur locale Звягинцев использует традиционные приемы, выработанные еще Вальтер Скоттом. Это, прежде всего, пространные исторические справки, характеризующие социально-политическое и экономическое состояние описываемой эпохи и представляющие собой частично переработанные материалы, почерпнутые из источников. Круг последних ограничивается многотомными «Историей гражданской войны» и «Историей Великой Отечественной войны», несколькими исследованиями, опубликованными в годы перестройки (например, работой Некрича «22 июня 1941 года»), а также художественно-публицистическими сочинениями К. Симонова.

Книги Симонова стали для Звягинцева неоценимым источником, откуда писатель взял множество мелких деталей, касающихся быта и психологии советских людей конца 30-х — начала 40-х годов XX в. Именно деталь становится тем основополагающим стержнем, на котором основывает фантаст реконструкцию ушедших эпох. То он акцентирует внимание на особенностях фенотипа (внешних данных) населения. То на обстановке типичной советской квартиры:

«С длинным и широким, как пульмановский вагон, коридором, огромными проходными комнатами, двадцатиметровой кухней и мебелью, которую тогдашний человек со вкусом и деньгами мог за бесценок приобрести в так называемых „магазинах случайных вещей“. Эвфемизм для обозначения имущества, изъятого у „врагов народа“. Павловская гостиная, кабинет в стиле одного из „Луев“, по выражению Маяковского, много резного дуба и палисандра, кресла и диван, обтянутые мягким сафьяном, башенные часы и готический буфет в столовой.»

[89, 456]

Или на особенностях передвижения человека по ночному городу: