Современный самозванец [= Самозванец]

Он действительно не отходил от нее целый вечер, пока выведенная из терпения Капитолина Андреевна не позволила дочери идти спать, видя, что самые богатые из гостей уже задумали играть в карты и ворчали на графа Стоцкого, который отговаривался нежеланием.

В конце концов он согласился.

Николай Герасимович, простившись с удалившейся в свою комнату и искренно рассыпавшейся перед ним в благодарностях Верой Семеновной, тоже присоединился к игрокам.

Граф Сигизмунд Владиславович метал банк. Он недаром отказывался играть.

Он боялся именно участия Савина.

И действительно, под пристальным взором Николая Герасимовича он терял свое обычное хладнокровие, руки его дрожали и волей-неволей он должен был представить игру, действительно, счастию, оставив на следующие разы искусство.

Как всегда бывает с играющими нечисто – счастье им не улыбается в картах.

Граф Стоцкий проигрывал.

Не выиграл, впрочем, и Николай Герасимович, одна за другой карты его были биты, но к его благополучию, он, не расположенный в этот вечер к серьезной игре, ставил на них незначительные куши.

Граф Петр Васильевич Вельский, напротив, был в ударе, делал крупные ставки и выигрывал карту за картой, наконец сорвал банк.

– Будет!.. – прохрипел граф Сигизмунд Владиславович, подвигая кучу кредитных билетов и золото графу Вельскому. – Больше я не могу, сегодня мне не везет фатально.

– А мне вдруг повезло – это редкость! – воскликнул граф Петр Васильевич.

– Значит, не везет в другом… – заметил граф Стоцкий.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты проиграл сегодня у Веры Семеновны…

– Ну, это еще посмотрим… Я надеюсь, и тут крикну «ва-банк».

– И карта твоя будет бита.

Николай Герасимович, беседуя в это время с Кирхофом, правым ухом слышал этот разговор.

«„Несчастлив в картах – счастлив в любви“, – припомнилась ему поговорка. – Ужели этот ребенок?..»

Перед духовным взором Савина восстала обаятельная фигурка молодой дочери Усовой.

Какая-то давно уже им не испытываемая теплота наполнила его сердце – ему показалось, что именно это чувство он испытывал только тогда, когда проводил незабвенные, быстро промчавшиеся минуты около его несравненной Марго.

«Ужели я влюблен?» – мысленно воскликнул Николай Герасимович и внутренне рассмеялся над самим собой.

Желающих метать банк не нашлось.

Игра прекратилась.

Гости стали расходиться по домам.

Только некоторые сдались на усиленные просьбы Капитолины Андреевны и остались ужинать.

Одни из первых простились с хозяйкой Николай Герасимович Савин и Григорий Александрович Кирхоф.

Полковница их особенно не удерживала.

Была великолепная звездная ночь.

Приказав экипажу следовать за ними, Савин и Кирхоф пошли пешком.

– И вы говорите, что этот человек держит все нити в своих руках?.. – спросил Николай Герасимович своего спутника.

– Это так же верно, как то, что мы идем рядом с вами…

– Это очень хорошо, мне бы хотелось вывести на чистоту всю эту историю… Вы, значит, как и я, уверены, что Сиротинин невинен?

– Я это знаю давно.

– Это ужасно… Только я, испытав на своем веку весь ужас тюремного заключения, могу безошибочно судить, что это такое… У меня была еще надежда на оправдание, а тут…

– Тут нет никакой надежды… Все улики против него…

– Надо спасти его…

– Наш «граф», кажется, не очень хорошо чувствует себя в вашем присутствии.

– Вы заметили?

– Еще бы… А потому…

– Вы думаете, что моя просьба на него подействует?

– Она будет для него приказанием, как и моя.

– Как и ваша?

– Я его держу в руках тем же, да кроме того, у меня есть с ним старые счеты… Вы мне в них не помешаете, а потому-то я так охотно повез вас сейчас же к нашей «дорогой полковнице».

– Я вам очень благодарен, мне так хотелось бы оказать услугу Елизавете Петровне Дубянской.

– Ах, это компаньонке Селезневой, которая бежала с Нееловым?

– Она теперь госпожа Неелова.

– Он на ней женился? А здесь поговаривали, что он раздумал…

– Ему не позволили этого…

– В эту Дубянскую влюблен Иван Корнильевич Алфимов, а она друг детства Дмитрия Павловича Сиротинина, и как обыкновенно бывает, детская дружба перешла в более серьезное чувство… Быть может, ревность молодого Алфимова и была побудительной причиной: спасая себя, погубить кассира и соперника?..

– Какая подлость! – воскликнул Николай Герасимович.

– Бедный юноша не так виноват, он всецело в руках нашего пресловутого графа, и тот играет им как куклой… Если бы Корнилий Потапович вторично теперь сделал ревизию кассы, то он бы сам понял, кто был и первый вор.

– Вы думаете?

– Я в этом убежден… Но ему не до того… Старик совсем сошел с ума и только и бредит женщинами… Он ревнует к ним даже сына…

– Этот старый коршун… – с гадливостью сказал Савин.

– Да! Наш Сигизмунд помогает обоим и умеет устроить, чтобы старик и молодой не встречались на одной дорожке!..

– Ну, дела!.. – заметил Савин.

– Да, уж такие дела, что и не говорите. Чего стоит одна наша полковница… Видели?

– Видел… и на первых порах мне даже пришлось сыграть роль доброго гения этой чистой голубки, попавшей в стаю галок и коршунов…

– И конечно, голубка совсем очаровалась своим добрым гением?

– Она дитя…

– Детям-девочкам именно и нравятся такие…

– Какие?