Современный самозванец [= Самозванец]

На другой день во всех петербургских газетах на первой странице, на самом видном месте, появилась следующая публикация, напечатанная жирным шрифтом:

«Сим имею честь уведомить моих многочисленных клиентов, что сын мой Иван Корнильевич Алфимов выбыл из торговой фирмы „Алфимов и сын“ и никакого участия в банкирской конторе моей отныне не принимает. Главноуправляющим этой конторой, принадлежащей мне единолично, и старшим кассиром мною вновь приглашен дворянин Дмитрий Павлович Сиротинин, которому мною и будет выдана полная доверенность. Кроме того, имею честь присовокупить, что ни по каким обязательствам сына моего, Ивана Корнильевича Алфимова, я уплат производить не буду.

С почтением

Корнилий Алфимов».

Публикация эта произвела большую сенсацию в финансовом мире.

Корнилий Потапович достиг цели – честь Сиротинина была совершенно восстановлена, а между строк этой публикации читалось обвинение Ивана Корнильевича.

Так все и поняли.

– Жестокий старик! – сказала Елизавета Петровна Дубянская, прочитав Анне Александровне эту публикацию за чайным столом, когда они ожидали одевавшегося у себя в кабинете, чтобы ехать в контору, Дмитрия Павловича.

– В этом случае он справедлив, если бы он покрыл сына, то тень на Дмитрие все-таки бы осталась, – заметила Сиротинина.

– Так-то, так. Но жаль и молодого человека, тем более, что я уверена, что он действовал под влиянием негодяев… Теперь он окончательно погиб… Ведь у него почти миллион, они набросятся на него, как коршуны.

– Может, остепенится… Тяжелый урок…

– Слабохарактерен он, тряпка… Где ему устоять…

– Может начать свое дело…

– Какое там дело… Все растащут, все проиграет… И в конторе-то отца, как говорил Дмитрий, он почти не занимался делом, ни во что не вникал и не хотел вникать…

– Ну, тогда, конечно, проку из него не будет, – согласилась Анна Александровна. – По-человечески его жалеть действительно надо, но нам-то он, ох, какое зло сделал, ты только сообрази, легко ли было Мите вынести весь этот позор, легко ли было сидеть в тюрьме неповинному… Он перед нами-то спокойным прикидывался, а вчера я посмотрела, у него на висках-то седина… Это в тридцать лет-то… Не сладки эти дни-то ему показались, а все из-за кого…

– Да, конечно, – вздохнула Дубянская. – Но теперь за это он наказан…

– Так и пусть сумеет сам вынести пользу себе из этого наказания… Не маленький, понимать должен… Если же сам в петлю полезет, туда ему и дорога… Худая трава из поля вон, – раздражительно сказала старушка.

Елизавета Петровна вздохнула.

– Вы правы, – с грустью сказала она.

В это время в столовую вошел Сиротинин, поцеловал руку у матери и невесты и присел к столу.

– В контору?

– Да, я обещал быть сегодня же. Корнилий Потапович очень вчера настаивал. Быть может, я все-таки заставлю его несколько смягчиться к сыну.

Через какие-нибудь полчаса, когда Дмитрий Павлович, наскоро выпив стакан чаю, вышел из дому и подъезжал к конторе, ему еще раз пришлось убедиться, что старик Алфимов «спешит».

Над конторой, несмотря на то, что вся катастрофа случилась лишь накануне, красовалась новая вывеска, на которой вместо слов «Банкирская контора Алфимов и сын» было написано: «Банкирская контора К. П. Алфимова».

Корнилий Потапович, несмотря на то, что был только одиннадцатый час в начале, был уже в конторе.

Видимо, относительно Дмитрия Павловича им были отданы соответствующие распоряжения.

Об этом догадался, не без внутренней улыбки, Дмитрий Павлович по торжественной почтительности, с которою встретил его швейцар.

При появлении его в конторе все служащие встали почтительно со своих мест, что прежде делали лишь при появлении «самого» и его сына Ивана Корнильевича.

Дмитрий Павлович по-прежнему по-товарищески поздоровался со всеми.

Артельщик забежал вперед и отворил дверь в кассу.

На письменном столе Сиротинин нашел два ордера для записи в расход выданных чеков на государственный банк, один на имя купеческого сына Ивана Корнильевича Алфимова в восемьсот семьдесят восемь тысяч пятьсот сорок рублей, а другой – дворянки Елизаветы Петровны Дубянской на сто пятьдесят тысяч рублей.

Ордера были написаны рукой самого Корнилия Потаповича.

Задумчиво смотрел на эти лежавшие перед ним бумаги Дмитрий Павлович Сиротинин, и, казалось, в бездушных цифрах, выведенных старинным, но твердым почерком полуграмотного богача, читалась ему повесть двух русских семей, семьи Алфимовских, отпрыск которой сделалась госпожей Дубянской, и семьи Алфимовых, странной сводной семьи, историю которой знал понаслышке Дмитрий Павлович.